ЗЕРНО ПО ПРОДРАЗВЕРСТВЕ Любая, даже самая идеальная распределительная система народных благ грешит одним – когда есть, что делить, всегда сильно искушение поделить не поровну, а «по справедливости». Тем более, если главной валютой в стране становится хлеб. О печально знаменитых продразверстках написано немало. Недовольства и мятежи, по сути, были запрограммированы изначально; равно как и голод вследствие резкого снижения посевных площадей. Тот же Г.Р. Ягеман в своем «Докладе о результатах обследования деятельности Челябинского отделения Госбанка» указывал, что даже в 1925 году эти площади были восстановлены лишь на две трети. Вопрос о зерне будет одним из ключевых и в Губфинотделе, и позднее в региональной конторе Госбанка – через них шло финансирование деятельности продовольственных отделов и отрядов, проведение хлебозаготовок и зерновых интервенций, восстановление сети элеваторов и поддержка сельхозартелей начала нэпа. Именно наличие хлеба как такового становилось «главным оружием удержания власти». Матвею Нерезову это объяснять было не нужно. Он и прежде успешно занимался «хлебными вопросами», хорошо знал эту отрасль и понимал, чем грозят «продовольственные сбои». Теперь ему приходилось тесно работать с Челябинским Губревкомом и с его председателем Михаилом Харитоновичем Поляковым. Судя по ряду архивных документов, можно предположить, что Нерезов убедил Полякова «проводить продразверстку жестко, но не жестоко». Иначе бы не появилась в августе 1920 года очень толковая отповедь вышестоящему руководству, приславшему из Екатеринбурга такую телеграмму: «Категорически заявляю: хлеба у крестьян и казаков Челябинской губернии очень много. Выкачка, произведенная моим аппаратом, уже приучила крестьянство к легкой сдаче хлеба государству». Челябинцы ответили красиво: «Ваша телеграмма, как и вся предыдущая «кампания» определенно похожа на интриганство и показывает, что вы не имеете решительно никакого представления о продработе в Челябинской губернии. Относительно же хлестаковских заявлений о высоком значении «вашего аппарата», приучившего собственников-крестьян и казаков к «легкой» сдаче продуктов, то о правдоподобности этого предложили бы задуматься в свободную минуту». «Правдоподобность» станет ключевым пунктом и в вопросе о нормах продразверстки, о реальности спускаемых планов хлебозаготовки. Нерезову по линии Губфинотдела придется заниматься «сверкой цифр» персонально, анализируя данные по урожайности и подсчитывая пуды по каждому уезду. Конечно, требование к Челябинской губернии предоставить 50 млн. пудов хлеба, когда в 1919 году во всей России было собрано лишь 40 млн. пудов, было совершенно нереальным и невыполнимым. Но и отчаянные попытки губернских властей занизить перед центром урожайность зерновых тоже могли завершиться плохо. Во время инспекции 1921 года М.В. Нерезов выбрал единственно верную позицию: его данные должны быть максимально приближены к реальности, сохраняя при этом определенный «люфт» в показателях урожайности. К тому же он был не единственным проверяющим – подобные задачи могли, к примеру, дублировать и сотрудники ВЧК… Аргументы М.В. Нерезова были приняты. В итоге губернская власть предпочла придерживаться разумной тактики в «хлебном вопросе». Благодаря этому население казацких уездов: Миасского, Верхнеуральского, Троицкого – хотя и было недовольно продразверсткой, однако не позволило вовлечь себя в контрреволюционное восстание. Совершенно иная ситуация сложилась в Зауралье. Чрезмерное усердие уполномоченных продовольственных комитетов привело к открытому мятежу. У крестьян изымали продукты подчистую, что их невозможно было ни вывезти, ни сохранить на государственных складах. Огромное количество продовольствия не доходило до мест назначения, портилось, гнило, растаскивалось; тысячи пудов зерна «сгорали» в складах от повышенной влажности. Естественно, жертв избежать не удалось – в Челябинской губернии умерло от голода 35 тысяч человек (примерно, три процента населения). Такова была цена «военного коммунизма», плата за желание «разрушить все до основанья». Возвращение к «старой вере» - в виде новой экономической политики – также было неизбежно… 
«КРАСНОГО БАНКИРА» ПРИВЛЕЧЬ К СУДУ Здравый смысл требовал возродить целый ряд форм прежнего хозяйственного уклада. В том же голодном 1921 году, к примеру, по инициативе Губсоюза и Губернского совета народного хозяйства была организована Торговая биржа. Членами-учредителями являлись представители Губсоюза, Губфинотдела и других организаций, в том числе обществ потребкооперации и крестьянских коммун. В организации товарной биржи самое активное участие принимал М. Нерезов. Также, уже в масштабах страны, состоялась отмена хлебной продразверстки – вместо нее был введен прогрессивный продовольственный налог, который коренным образом изменил ситуацию. Главное богатство страны, ее наиболее ликвидный товар: хлеб и продукты – теперь могли продаваться вполне легально. Вдобавок «частникам» было разрешено открывать мелкие предприятия промышленности и торговли. Потребность в надежных средствах обращения (деньгах) и накопления неизменно выросла. В 1921 году состоялось учреждение Госбанка РСФСР, что стало первым шагом на пути к новой экономической политике. 1 марта 1922 года в Екатеринбурге была открыта Уральская контора, чья деятельность распространялась на современные Свердловскую, Челябинскую, Пермскую и Тюменскую области. Следом Матвей Нерезов, как указано в автобиографии, выехал в Москву – для утверждения в должности управляющего Челябинским отделением Госбанка. Оно успешно состоялось одновременно с открытием региональной конторы – 14 июня 1922 года. Возрождение системы Госбанка происходило это на фоне тяжелейшей послевоенной разрухи. Почти две трети южноуральских предприятий были разграблены, оборудование вывезено в ходе колчаковской эвакуации, железная дорога работала с постоянными перебоями, на селе не хватало рабочих рук, инвентаря, техники, тягловой силы, семенного зернового фонда. Тем не менее, как отмечают исследователи, операции Челябинского отделения Госбанка развивались стремительно. «По своим оборотам, а также по валюте баланса в 1922-1924 годах оно было крупнейшим на Урале. Отделение учитывало векселя, выдавало ссуды до востребования со специальных текущих счетов, обеспеченных векселями, а также срочные ссуды под залог векселей. С 1924 года стало осуществляться прямое целевое кредитование. Ссуды выдавались, в основном, государственным учреждениям (60-70% активных операций), а также местным кооперативным союзам и частным лицам на нужды целевого характера». Эти «частные лица» и станут камнем преткновения в банковской деятельности начала 1920-х годов. М.В. Нерезов как управляющий практически с первого дня «взял курс» на увеличение срока кредита при одновременном его удешевлении, что значительно расширило круг клиентов. К слову, средний срок кредита в начале 1920-х годов достигал всего 35 дней – «безнадежно короткий», по меркам нашего времени. За время работы Нерезова он увеличился вдвое, а то и втрое. При этом не делалось большого различия между клиентами госбюджетных организаций, частных артелей и кулацких хозяйств. Последние были даже предпочтительнее. Сказался неприятный опыт Сельхозбанка, который в силу идеологических соображений вынужден был направить три четверти всех своих ссуд на поддержку бедняцких хозяйств. Естественно, возврата не последовало, а средства пришлось списать на убытки. В дальнейшем руководство отделением банка всячески старалось минимизировать число подобных «операций». Матвей Нерезов рискнул на серьезный «классово неверный» и «идеологически безграмотный» шаг – вышел с программой мер по предоставлению долгосрочных кредитов. В первую очередь, они связывались с крепкими хозяйствами – «кулацкими». Отчасти это поправило положение дел в производстве зерна. Но простить подобное «отступничество» новые революционные власти не могли. К беспартийному Нерезову отношение со стороны контролирующих органов: Губернской контрольной комиссии РКП(б), Губчека, Ревкома, Рабоче-крестьянской инспекции – оказалось весьма пристрастным. Особенно отличилась последняя структура, которая в силу своих размытых полномочий, преумноженных на «классовую сознательность», действовала совершенно в духе булгаковского Швондера. При РКИ Урала существовало специальное «бюро жалоб», которое «в случае провинностей» имело право налагать взыскания на ответственных работников, начиная от мер общественного воздействия вплоть до снятия с работы и преданию суду. Именно 30 октября 1922 года Губотдел РКИ обратился в Челябинский Губисполком о привлечении управляющего банком М.В. Нерезова к ответственности «за неверное кредитование». «Закупка зернопродуктов производится Челябинским отделением без соответствующих распоряжений и указаний Правления банка, которому отделение непосредственно подчинено, - говорилось в отчетах Рабоче-крестьянской инспекции. - Для производства означенных операций Отделением Госбанка привлечены частные лица на договорных началах. Это обстоятельство управляющий объясняет тем, что кооперативные и государственные организации или были не подготовлены к этой операции, или предлагали свои услуги за комиссионное вознаграждение выше частных лиц, или оказывались ослабленными ввиду большой их задолженности. Состава учетно-ссудного комитета не существует, и функции такового выполняются единолично управляющим банка…» В итоге, как свидетельствуют документы, «усматривая в действиях управляющего Нерезова превышение власти, а также незаконное заключение сделок, ГубРКИ со своей стороны привлекает управляющего банком Нерезова к судебной ответственности…» Это «привлечение к суду» датировано еще осенью 1922 года, спустя три месяца после назначения М.В. Нерезова управляющим. Подобные заявления будут и в 1923-м, и в 1924-м, и в 1925-м, хотя в это же время появятся циркулярные письма Госбанка РСФСР о непременной оценке «всякого отдельного ходатайства частного клиента о кредите» и «клиентеле, безотносительно к ее роду происхождения». Доказывать «упертым инспекторам» очевидное, что комплекс принятых кредитных мер позволил стабилизировать и улучшить продовольственную ситуацию на Южном Урале, у Матвея Нерезова, стоит думать, не было особого желания… 
ДОКЛАД ЯГЕМАНА В конце 1925 года М.В. Нерезов словно «исчезает» из банковской сферы. В его личном деле указано, что по состоянию здоровья он «занялся сельским хозяйством» – на целых пять лет. Хотя спектр его занятий проглядывается достаточно внятно: это и хлебозаготовки, в которых он преуспел, это и образованный Челябинский мукомольный трест, который находился под его опекой, это и вопросы по организации первых колхозов, в том числе консультации по правильной постановке бухгалтерской деятельности и финансовой отчетности. Безусловно, сохранилась и забота об интересах отделения Госбанка. Как в шутку говорили старослужащие: «Нерезов оставался его управляющим вне штатного расписания». Впрочем, итоги управления Челябинского отделения Госбанка, ставшего под руководством М.В. Нерезова одним из ведущих на Урале, будут подведены в 1926-27 годах обследованиями инспектора Уральской краевой конторы Георгия Рудольфовича Ягемана. Его доклад содержал основные финансово-экономические показатели Челябинского округа, представлял собой хороший образец аналитики 1920-х годов и вышел достаточно обстоятельным для своего времени. Первым делом Г.Р. Ягеман описал гордость Челябинского отделения – кладовую. «Она оборудована великолепно. Размер ее около 134 кв. м. Стены, пол и потолок железобетонные. Имеются два окна с решетками и ставнями, запирающимися внутри кладовой двумя висячими замками. Вход один через две железные двери, из которых каждая запирается на три замка. В кладовой стоят 5 стальных шкафов, в которых хранятся ценные бумаги, преходящие ценности, запасный фонд банковских билетов, бланки строгой отчетности и разменный фонд казначейских билетов. Кроме того, имеются две железных этажерки, на которых лежат серебро и медь». Хорошо отозвался проверяющий и об устройстве операционного зала. А вот с самими операциями, естественно, не все было гладко. «Открываемые кредиты по учетно-ссудным операциям не всегда должным образом оформляются, - говорилось в докладе. – Фактическая задолженность некоторых клиентов часто превышает открытый кредит…» В числе таких должников оказались, прежде всего, специализированные банки. Суть в том, что «красному банкиру» Матвею Нерезову в начале 1920-х годов пришлось выстраивать «двухуровневую систему», которая своими чертами напоминает современную. Помимо Госбанка, появились отраслевые финансовые учреждения: Промбанк, Сельхозбанк, Всекобанк, занимавшийся кооперативным движением. Появились общество взаимного кредита и коммунального банка. Все они получали кредиты от Госбанка на реализацию своих задач, а потому являлись его постоянными должниками. «Как Уралсельхозбанк, так и Всекобанк кредитуют исключительно кооперацию, строго согласуя свою деятельность с отделением Госбанка, - писал в докладе Г.Р. Ягеман. - В другом положении находятся отношения отделения Госбанка с Промбанком. За отсутствием строгого разграничения клиентуры между отделениями часто возникают недоразумения на почве переманивания клиентуры…» Кстати, именно клиентуре было уделено особое внимание. Помимо национализированных предприятий, к середине 1920-х годов банки выдавали ссуды совершенно новым производственным образованиям. В числе клиентов Челябинского отделения Госбанка значился, к примеру, Промкомбинат, объединивший несколько перерабатывающих заводов и электростанцию. Брали кредиты Челябинский мукомольный трест, окружной потребительский союз, центральный рабочий кооператив и целый ряд артелей, объединенных в синдикаты. При всем разнообразии названий «клиентелы», одну общую черту сложно не заметить – продолжалось целенаправленное огосударствление экономики, принимавшей «коллективистский характер». Страна словно готовилась к новому единому рывку… НА ИНДУСТРИАЛЬНОЙ ВОЛНЕ «Целый военный город-завод может быть основан около Челябинска. Реки Миасс совершенно достаточно для того, чтобы обеспечить этот город и его население водой, и обратить его в город-сад. Великолепный гранит, известь, глины для кирпича, уголь, избыток хлеба, мяса и жиров обеспечат пришлому квалифицированному населению дешевую жизнь; теплый, здоровый, сухой континентальный климат могут сделать из Челябинска один из лучших городов России…» Так звучало в конце 1920-х годов во многих публикациях и материалах; менялся сам настрой – поднималась новая «волна надежд» на счастливые перемены. Естественно, «качество участия» Госбанка было непременным условием успеха или провала задуманного индустриального проекта. Южный Урал в силу своей географии и транспортной сети оказался в числе наиболее перспективных территорий для будущих масштабных капиталовложений. Только в Челябинске плановые объемы государственных инвестиций в промышленное строительство выросли в четыре раза – «намечаемые на 1930-31 года капиталовложения в хозяйство округа составили 471 млн. рублей – против 126 млн. руб. 1929-30 года». Объем кредитной и учетной работы оказался просто колоссальным. И эту работу нужно было вести профессионально. Появление в 1930 году в штатном расписании Челябинского отделения Госбанка М.В. Нерезова для многих будет неожиданным: Матвей Васильевич возглавит оперативно-плановый отдел – отдел, который играл ключевую роль в финансовом сопровождении индустриальных начинаний. Более того, Нерезову был установлен весомый оклад – как у управляющего. Для этого пришлось прибегнуть к хитроумным административным уловкам. Суть в том, что с 1925 года управляющие отделением являлись партийной номенклатурой, и им предписывался особый оклад – «по партмаксимуму». Беспартийный Нерезов в эту категорию не попадал, и специально под него была введена своеобразная должность: «директор оперативно-планового отдела». Возвращение Матвея Нерезова, естественно, шло под контролем полномочного представителя ОГПУ, с одной стороны, и Окружкома партии, с другой (в августе 1930 года Окружком будет преобразован в горком). Но в любом случае, вопрос о назначении М.В. Нерезова мог решаться только через Москву. В январе 1930 года главное финансовое ведомство страны – Народный комиссариат финансов СССР – возглавила Варвара Николаевна Яковлева. В истории она осталась единственной женщиной-министром финансов. Ее революционное, равно как и партийное прошлое было безупречным; но от «комиссарш» ее отличало высшее образование – В.Н. Яковлева окончила физико-математический факультет Московских женских курсов. Пройдет всего полтора месяца с ее назначения, как Яковлева приедет в Челябинск – это «турне» было обосновано планами «большого индустриального скачка». Программа визита тоже оказалась насыщенной: Варвара Николаевна подробно ознакомилась с работой окружного финотдела и Челябинского отделения Госбанка, выступила с докладом на пленуме Челябинского Окрисполкома. И вместе с этим, как рассказывает историк и краевед Константин Иванович Ферапонтов, лично знакомый с М.В. Нерезовым, Яковлева сочла возможность встретиться с «ответственными работниками, выведенными за пределы штатного расписания». На встрече присутствовал и Матвей Васильевич Нерезов. Обозначив основные параметры программы индустриализации «Большой Урал», Варвара Николаевна предложила собравшимся «подумать» о том, чтобы возвратиться к исполнению прежних своих обязанностей в структуре финансовых органов. Нерезов такое согласие дал… Дальше можно рассказывать крупными штрихами. Через кредитно-плановый отдел проходила вся индустриальная «строительная параметрия». Основной упор делался на скорейшее окончание «ударных проектов». В сентябре 1930 года дала первый промышленный ток ЧГРЭС, в ноябре были получены первые ферросплавы, в феврале 1932 года дала первый чугун Магнитка, 1 июня 1933 года приказом по ВСНХ СССР за подписью С. Орджоникидзе Челябинский тракторный завод был «зачислен в число действующих предприятий страны». Одновременно внутри финансовой системы страны шла масштабная кредитная реформа: коммерческий кредит был заменен прямым банковским кредитом, сеть отделений спецбанков была ликвидирована. В итоге Госбанк превратился в единый расчетный центр всех государственных, бюджетных, торговых, строительных и хозяйственных организаций. Матвей Нерезов, пусть и оказавшийся на «вторых ролях», был непосредственным участником и свидетелем этих преобразований.  * * * Впрочем, к «оперативному управлению» Челябинским отделением Госбанка СССР он вернется еще один раз – в 1932 году, в самый разгар индустриального строительства. Виной тому стал несчастный случай. В одну из июньских ночей, как следует из текста телеграммы-молнии, отправленной М.В. Нерезовым, «утонул в реке Миасс управляющий Челябинским отделением Госбанка тов. Соловьев, будучи на рыбалке в присутствии семи человек его знакомых». Была ли это партийная челябинская элита, были ли «мотивы убийства» – остается только догадываться. Но на место происшествия сразу же прибыли московские сотрудники ОГПУ. Также немедленно в их присутствии была вскрыта кладовая отделения и произведена опись ценностей. Управление отделением М.В. Нерезов принял на себя: стал исполняющим обязанностями – до назначения нового руководителя… Невозможно все время быть на подъеме – успех первых лет индустриализации сменился тяжелой усталостью, снижением объемов производства, психологической апатией. Радужный пятилетний план второй половины 1930-х годов был практически сорван. Масла в огонь подливали партийные чистки, дело Промпартии, начавшийся поиск «врагов народа» и первые судебные процессы по вредительству. И снова Матвей Нерезов словно исчезает. В 1934 году его «снимают» с индустриальных проектов и переводят «незаметным» старшим кредитным инспектором сектора товарооборота. А затем и вовсе последует увольнение со службы. В характеристике 1937 года, когда партийные органы будут «прощаться» с Матвеем Нерезовым, освобождая его от должности, будет написано: «Нерезов Матвей Васильевич, 1887 года рождения, беспартийный. В Челябинской конторе работает с 1922 года. Работу знает хорошо. Дисциплинирован. Политически грамотный и выдержанный. Неинициативен и нерешителен…» Воспринимать эти слова как пренебрежение не стоит – Нерезов получил своего рода «охранную грамоту», которая уберегла его от репрессий, поскольку нерешительный человек редко бывает опасен. Также старейшие банковские работники говорили, что Матвею Васильевичу помогла «затеряться» В.Н. Яковлева, предложив ему перебраться в более тихий и спокойный Ярославль. Его дальнейшая судьба неизвестна…
|