При подготовке книги о Е.И. Забабахине мне дали прочитать некоторые материалы о моём папе. Они неожиданно послужили катализатором к воспоминаниям таких далеких эпизодов, которые, казалось бы, забыты навсегда. Приведу некоторые фрагменты, не вошедшие в рассказы других авторов.
Мне запомнились слова представителя военной приемки во ВНИИТФ, сказанные им на поминках после похорон папы и точно выражающие отношение к нему всех, кто его знал. "Евгений Иванович был человек по сути гражданский, но ни одному старшине в армии не удается добиться такого добросовестного и дисциплинированного исполнения своих распоряжений". Главное качество папы, как научного руководителя – авторитет – проявлялось и в семье, где он был общим центром притяжения. С ним было легко общаться, но когда требовалось решение, папа принимал его волевым образом, сопровождая схожим шутливым комментарием о старшине и дисциплине. А такое случалось, например, во время семейных автомобильных поездок по Уралу. Уже смеркается, пора вставать на ночлег, а единодушия в экипаже нет. Папина команда "Стоп" смягчалась справедливым рассуждением, что идеального места – сухого, тёплого, живописного и с чистым ручьём – не бывает.
Почти в любую погоду проводить воскресенье, сидя дома, было не принято. Обязательно уезжали либо недалеко по соседству, либо в более серьезные "кругосветки" на все выходные с ночёвками. Автомобильные поездки любили все – и взрослые, и дети, и животные (с нами всегда ездили наши собаки). Старались ездить в новые места, или в понравившиеся кому-то. Автомобильные поездки по Уралу и окрестностям предпринимались регулярно, обычно в компании с Бунатянами, Аврориными, Феоктистовыми, Голиковыми. Большой проблемой до начала 1970-х бывало просто заправиться бензином в глухих местах. Заправочных станций в нынешнем понимании не существовало, и приходилось обращаться в какие-то МТС, пуская в ход смекалку. МТС назывались машинно-тракторные станции, имевшие у себя трактора, комбайны и желанные грузовики, тогда работавшие на бензине. Главную роль снабженца мастерски исполнял общительный Армен Айкович Бунатян, а папа, специально надевавший на мятый пиджак Звезду героя Соцтруда, молча соответствовал.
Папа, в нарушение правил, научил меня шестилетнего водить автомобиль. Я тогда еще не доставал до педалей “Победы” и управлял, сидя у него на коленях. С того момента по сельским пустынным дорогам мне разрешали ездить регулярно и часто, до 18 лет, – без шоферских прав, после – на законных основаниях и уже везде. Папа не ревновал к рулю и спокойно, даже с удовольствием, сидел справа, рассматривая окрестности, пока рулили мама и, позже, подросшие дети. Среди детей соперничества тоже не помню.
Однажды родители взяли меня и сестру (нам с Сашей было годика 3-4, а Коля остался дома) в сплав на байдарках по речке Керженцу и затем по Волге, в которую она впадает. С нами пошли Бунатяны. Запомнился драматический момент, когда посередине широко разлившейся Волги байдарки попали в сильный шквал, а мы – дети – в то время ещё и плавать не умели. Позже, когда переехали на Урал, родители брали нас троих сплавляться на байдарках по реке Уфе, куда полдня добирались на автомобиле по неровным горным дорожкам.
Из жизни на Урале вспоминаю традиционные весенние выезды на южную сторону Вишневых гор – там раньше всего наступала весна, что особенно ценилось в прохладном уральском климате. Инициатором, естественно, был папа. Вообще Вишневые горы – неотъемлемая сторона нашей жизни. Они были освоены с самого начала пребывания на Урале, что было предопределенной неизбежностью, поскольку еще в студенческие годы папа увлекался лыжами, альпинизмом, бывал на горах Кавказа. Зимой мы совершали лыжные траверсы километров по шесть вдоль Вишневогорского хребта в глубоком снегу. Ослабших детей папа тащил на веревке. По правде сказать, у нас тогда такие утомительные путешествия восторга не вызывали, что папу искренне удивляло и расстраивало.
Принуждения к занятиям утренней зарядкой не было, но во дворе дома папа соорудил качели, турник и кольца. Спортивные снаряды не пустовали, хотя по некоторым видам упражнений мы так и не смогли достичь уровня подготовки папы – например "подъём разгибом" на турнике. Дома у нас стоял стол для пинг-понга, который регулярно использовался по прямому назначению и реже как обеденный стол на большую компанию. На 21-ю площадку игра, полагаю, перекочевала из Сарова, как она возникла там – затрудняюсь сказать. Сам папа играл в пинг-понг неплохо.
Близость дома к озеру использовалась на сто процентов. Папа научил нас плавать. Позже был построен двухметровой высоты мостик для прыжков в воду, с которого мы регулярно ныряли. Естественно, им пользовались и другие.
В то далекое время, приезжая в командировку, к нам домой заходил Я.Б.Зельдович, были дружеские отношения с которым у папы сложились еще в Сарове и позже сохранились в виде регулярной переписки. Не знаю, кому из двоих пришла идея, но однажды был сделан и испытан буксируемый за нашей моторкой акваплан (прообраз водных лыж). Он представлял собой квадрат метрового размера, сбитый из досок и покрытый линолеумом. Обычно на акваплане находился Зельдович, в моторке – папа. Позже, когда в магазинах Москвы появились в продаже водные лыжи, они немедленно были привезены на 21-ю площадку и освоены всеми без исключения членами семьи. Мы, дети, в то время были в весе пера, поэтому моторка без труда нас вытягивала на глиссирование (иногда парой). А при старте с низкого наклонного мостка, плавно уходившего под воду, можно было прокатиться на водных лыжах и завершить круг, умело затормозив на том же мостке и замочив только ноги до колен. Младший Коля освоил водные лыжи, еще даже не научившись плавать, и в целях безопасности на него надевали детский резиновый спасательный круг. Позже освоили монолыжу, установив дополнительное крепление для второй ноги на одной из лыж.
Зимой были коньки и лыжи. Изредка замерзшее озеро какое-то время оставалось не засыпано снегом, и мы на коньках с зонтиками вместо парусов уезжали на километры от дома. Будучи в командировке в Москве, папа купил первые горные лыжи в комиссионном магазине. Сразу начались регулярные походы на Вишневую гору, сначала пешие, через озеро Сунгуль, потом на машине до подножия горы, освоение горных лыжных спусков. Занятие утомительное, поскольку подниматься в гору приходилось пешком, без подъемников и обычно за день удавалось спуститься только один раз. Сегодня горные лыжи по комфорту просто не сопоставимы с тем временем.
Детей в семье не то, чтобы выгоняли на улицу, но уж точно дома не удерживали. В детстве мы перепробовали все возможные виды транспорта и способы передвижения – от подводного (охота с маской, ластами и острогой на мелкую рыбешку) до воздушного (дельтаплан). Надо ли говорить, что инициатором выступал, конечно, папа. У нас в семье долго были мопеды, что повелось с начала пятидесятых годов, когда папа из командировки на Семипалатинский полигон привез велосипедный мотор "Днепр". Он был установлен на папин велосипед, и впоследствии мы с папой путешествовали по окрестностям Сарова: он на основном сидении, я – на специально сделанном и укреплённом на раме. Однажды я в пятилетнем возрасте угнал тот велосипед из сарая, запустил мотор и гонял по улицам. Наказания не последовало.
Позже велосипедно-мопедная традиция сохранилась и развилась (интерес к технике всегда был и поощрялся) и мы со сверстниками, гоняя по улицам, как я сейчас понимаю, доставляли другим неприятности своей трескотней. На счастье местных жителей мопеды большей частью требовали ремонта, который мы могли делать уже с закрытыми глазами благодаря постоянной практике. То же можно сказать и о лодочных моторах, особенно “Москва”, которые были скопированы с американского “Джонсона” и форсированы, что значительно сократило срок службы.
Может быть, отчасти по причине перманентной необходимости ремонта различной техники в доме возникла столярно-слесарно-токарная мастерская с большим набором инструментов. Как нас учил папа: перед работой никогда не жалей времени для подготовки инструмента (говорилось проще: не жалей инструмента). Поэтому в доме всегда были наточены кухонные ножи, исправны замки, краны и выключатели – весь мелкий ремонт производился самостоятельно. Эта традиция и мастерская сохраняются и сегодня.
В доме были и деликатные научные приборы: микроскоп, телескоп и конечно бинокль, который всегда брали в поездки. С самого юного возраста помню, как впервые увидел человеческий волос размером с бревно, гигантскую блоху, рассмотрел кратеры на Луне и Сатурн с его кольцами.
Исходя из несложного рассуждения “все должно быть удобно и практично”, папа лично привинтил вешалки для верхней одежды снаружи одёжных шкафов, что естественно упрощало использование их, но вызывало недоумение гостей. Не поворачивается язык назвать это пустым или показным чудачеством.
У папы в кармане всегда лежал перочинный нож, острый как бритва. В его руках он был универсальным инструментом, полезным в самых различных ситуациях. Им он мог, например, красиво и виртуозно заточить карандаш, на что не способна ни одна точилка. Естественно, мы этому научились и тоже носили с собой ножи.
Увлекаясь каким-то занятием, не имеющим отношения к работе (то, что сегодня назвали бы хобби) папа доводил исполнение до уровня искусства – будь то изготовление "ветряков"-флюгеров с воздушными винтами очень высокого качества, изящные поделки из капов (наростов на стволе дерева), упражнения по намыванию золота.
Уважая мастерство в любом качестве, папа не раз приводил в пример историю, кажется, рассказанную К.И.Щелкиным. Речь шла об одном старике-крестьянине, всю жизнь занимавшимся выращиванием яблок. Когда яблоки были собраны и упакованы в ящики, он делал медленный обход, во время которого иногда останавливался и указывал на какой-нибудь ящик. Ящик вскрывали, и в нем оказывалось подгнившее яблоко. Старик затруднялся сказать, каким образом он определяет брак, скорее всего это было чрезвычайно развитое обоняние – своего рода высший дегустационный профессионализм. Другую историю приписывают В.Ф.Гречишникову, который славился чертежными способностями, и однажды на пари аккуратно и без помарок выполнил чертеж с руками испачканными машинным маслом.
Помню, папа рассказывал один эпизод времен войны, когда ему удалось рассмотреть вблизи сбитый, но хорошо сохранившийся немецкий бомбардировщик. С оттенком сожаления и некоторой зависти он рассказывал об удобстве рабочего места пилота, аккуратно выполненных приборах, рукоятках и тумблерах. Сравнение было не в нашу пользу, а он в этом разбирался, поскольку какое-то время служил на аэродроме в Прибалтике.
В доме всегда находилось охотничье оружие, и мы задолго до совершеннолетия умели и могли с ним свободно обращаться, безукоризненно соблюдая технику безопасности – не направлять на человека, не оставлять заряженным, вовремя чистить и т. п. Этим объясняется отсутствие несчастных случаев. Папа сам был охотником и приобщил к этому сыновей с малого возраста. Видимо, желая как-то узаконить фактическое состояние дел, он обратился к главе местного общества охотников с просьбой выдать нам (детям) разрешения на охоту, но получил только устное разрешение на то, чтобы мы (дети) могли бы носить подстреленную папой дичь. Папа был разочарован таким непониманием (мы к тому времени уже давно умели стрелять и самостоятельно охотились), хотя никак не изменил своего отношения к тому человеку – охотнику, хорошо знавшему и любившему природу.
Если стрельба из охотничьих ружей могла быть только на охоте, то пневматические ружья (духовики) были в полном нашем распоряжении круглосуточно. Стреляли по всем мишеням, кроме живых существ, естественно соблюдая правила безопасности. В том числе и по бумажным самолетикам. Один из нас пускал самолетик с вершины холма, а стрелок должен был его подбить. Самолетики были добротные и даже простреленные навылет продолжали лететь. Стреляя в детской комнате дома на 21-й площадке, на стенах оставляли отметины от пуль. Это не возбранялось, поскольку папа понимал, что для мальчишек нет большего удовольствия.
Также, можно сказать, поощрялась и ракетно-взрывная деятельность. Некоторые схемы ракет, подсказанные папой ("хвосты", которые сейчас продаются повсюду), отличающиеся простотой изготовления и запуска, нам известны давно.
В детстве я искренне был убеждён, что папа знает всё. Во всяком случае, на свои вопросы я почти всегда получал исчерпывающие ответы. И с его уходом я остро ощущаю нехватку общения, часто ловлю себя на том, что мысленно советуюсь с ним, стараюсь угадать его оценки. Теперь я горестно понимаю, что наши самые обычные, казалось бы, разговоры не были пустыми, всегда оставался полезный "сухой остаток". Им могла быть занимательная информация вроде самого длинного слова, (название болезни легких из 43 букв – пневмоноультрамикроскопиксиликовольконгосис), или значения числа "пи" до 10 знаков и числа "е" до 20 знаков, которые я с детства помню наизусть. Для сложных вопросов использовалась БСЭ, Большая советская энциклопедия.
Однажды семейство Птицыных, известных "собачников", подарило семье Забабахиных щенка своей собаки-сеттера. Подарок был обыгран на каком-то междусобойчике. Был придуман и вывешен на стену шутливый кроссворд, в котором фамилия "Птицына" была зашифрована как "жена хозяина матери собаки жены академика".
Своим высшим образованием я обязан исключительно папе, не жалевшим своего времени на дотошную подготовку и объяснения по физике и математике. Я не вполне оправдал его надежд, провалившись в МГУ, но все-таки поступил в МИФИ при конкурсе более 10 человек на место. Много позже я узнал, что папа в связи с особыми заслугами имел право на зачисление своих детей в любой ВУЗ вне конкурса, но такой льготой, как и рядом других, он никогда не пользовался. Натаскивание продолжалось и в течение всей учебы, правда, не регулярно, поскольку мы жили в разных городах. Уже начав работать после окончания института, я понял, что мои знания в области естественных наук есть в основном результат домашнего образования, а учеба в ВУЗе прибавила мало.
Общеизвестно умение папы при обсуждении выделять главное и прекрасно иллюстрировать изложение материала графиками. Графики выполнялись аккуратно и ясно показывали суть вопроса, иногда подобных наглядных пояснений папа требовал от других. Небрежности, вроде отсутствия обозначения координатных осей, не допускались. Отсюда его знаменитая фраза “А что по осям?”, вошедшая в поговорку, которая впоследствии была выгравирована на шутливой медали, преподнесенной папе не помню по какому случаю.
Папа избегал длинных формулировок, если они не добавляют смысла, ему резали слух такие выражения как "опытно-экспериментальный" (опыт и эксперимент – одно и то же). Представляю, сколь неприязненную реакцию вызвала бы у него аббревиатура АвтоВАЗ. В то же время его стиль письма был вполне литературным, далеким от "телеграфного изложения".
Папа никогда не употреблял ненормативную лексику, сальных выражений и крайне отрицательно относился к ним, слыша от других. Окружающие это усвоили и всегда держались в рамках приличий, хотя в своем кругу и подшучивали. Во всяком случае, в семье крепкие выражения не употреблялись.
Малейшей высокопарности и напыщенности на службе и, тем более, в семье папа не переносил. Один сотрудник теоретического отделения, эксплуатируя модный в то время газетный лозунг, предварил свой научный отчет эпиграфом "Экономика должна быть экономной!". Последовал совет на следующих отчетах писать "Пролетарии всех стран соединяйтесь!". Я, например, никогда не слышал от папы выражений типа "Государство тебе дало...", "Партия нас учит...", "Ты должен быть патриотом" и т. д.
Будучи прекрасным специалистом в своей области науки и сознавая это, папа не допускал высокомерного и пренебрежительного отношения к другим областям. Однажды на предварительном обсуждении содержания некоей кандидатской диссертации, представленной по разделу физико-математических наук, что негласно считалось престижным, стал ясен её недостаточный уровень. Кто-то предложил перевести её "хотя бы в раздел технических наук". Папа возмутился: "А если и так не получится, то сделаем кандидатом химических наук, уж вроде ниже некуда, что ли?"
В доме часто бывали Николай Андреевич Голиков с женой, с которым папа был знаком можно сказать с детства, когда жили рядом в подмосковном поселке Баковка. И что характерно, дружеские отношения в нерабочей обстановке не переносились на служебную, где они всегда были только на "вы". Он вообще почти ни с кем не был на ты (на работе, по моему, только со мной), показывая равную уважительность ко всем, считая, что это идет на пользу дела.
Несмотря на научный авторитет, папа не был что называется "пробивным" человеком, мог растеряться в житейской ситуации, поэтому ответственность за семейный быт лежала на маме. Все члены семьи, не вполне отдавая себе отчёт, кому они обязаны, были вовремя накормлены, одеты, собраны в школу и на работу. До недавнего времени мама (Вера Михайловна) вставала около 5 часов утра, накрывала на стол и отправляла всех, затем немного отдыхала или возилась в огороде, не удивляясь встретить на обед и ужин немалую ораву. Около 9 часов вечера мама обычно, несмотря на почти ежедневных гостей, по-доброму желала всем спокойной ночи и, никого не выгоняя, уходила спать. При всех домашних заботах мама выкраивала время на свое любимое занятие – сбор грибов, в чём она была признанным чемпионом среди друзей и знакомых, на это удовольствие отводились ранние утренние часы. Рассказывают (но никто не признается), что кто-то тайно выслеживал маму во время утренних походов, потом делал превентивные набеги на заветные места, но безрезультатно – секрет рекордных сборов (которого, как утверждает мама, на самом деле нет) остался нераскрытым.
Воскресными вечерами у нас дома и на 21-й площадке, и позже в коттедже на Синаре нередко собирались компании картежников - Феоктистовы, Бунатяны и мама. Играли в преферанс. Папа в карты не играл, хотя и не осуждал этого. Не любил он такие бессмысленные и тупые игры как, например, лото.
Отчасти такое отношение переносилось и на телевидение, которое в то время было экзотикой, и естественно мы, дети, готовы были проводить много времени перед экраном. Там, по правде говоря, почти ничего не было видно. Да и передачи были унылые – вроде длинных выступлений директоров заводов с перечислением миллионов тонн, тысяч рабочих и прочих производственных показателей. Тупое сидение перед телевизором папой однозначно не поощрялось. По той же причине у нас в семье не было магнитофона, хотя у всех моих одноклассников (уже был 9-11 класс) они были. Позиция у папы была принципиальная – надо заниматься и работать самому, а не смотреть или слушать бездумно шарманку.
http://7iskusstv.com/2012/Nomer11/Altshuler1.php
|
