СТРОИТЕЛЬ
Именно с этого дня, то есть с 20
октября 1942 года, у меня началась новая жизнь. Бригада плотников Кудряшова, в
которую мы попали вместе с Дегтярёвым, славилась на стройке как стахановская.
Строили между землянками бараки из
гипсоблоков, возвели фундаменты под ферритные печи в цехе каустика. Монтажники
бригады Рыбакова устанавливали оборудование. Подсобные предприятия – лесозавод,
столярная мастерская, гипсоблочная, механическая и другие мастерские давали
свою продукцию на строительство. По узкоколейной дороге на лошадях вагонетками
возили с реки Белой песок и гравий, это был уже прогресс, так как вначале
возили просто на подводах. Столовая, которую начали строить зимой, работала
вовсю.
С Дегтярёвым Федей мы поселились в
деревне Бугоровка на квартире Богдановой Елены Васильевны, ибо в землянках мест
не хватало, а в бараки стали заселять семейных рабочих с детьми. У Елены было
довольно тесно: своя семья, двое детей, да ещё эвакуированная Бугай Меланья с
двумя детьми. Всех вместе с нами восемь душ. Но мы мирились, лишь бы в тепле
переночевать ночь, да высушиться. Потом ещё прислали двоих супругов: врача
Беллу Львовну с мужем. Все поместились!
Работали мы по 12–14 часов в день.
Хлеба получали по 700
грамм, на обед ходили в столовую, где простаивали
большие очереди за супом-баландой и кашей.
В ноябре 1942 года мы закончили
строить бараки №№ 1,2 и 3. В январе 1943 года нашу бригаду перебросили с жилого
участка на промучасток – на усиление и ускорение опалубочных работ в строящемся
цехе каустика. Начальником там был Подворчанский Леонид Емельянович, прорабом –
Карцев Иван Петрович, а мастером – Булаев Иван Павлович. Так мы стали
опалубщиками. Вели опалубку несущих колонн цеха, железобетонных балок и
перекрытий. Армировкой занималась бригада Селиванова, а бетонировкой бригада
Кагирова.
Бригада Кудряшова П.Ф. была
большой, состояла из 60–70 человек, поэтому ее разбили на звенья, одним из
которых (плотняцким) руководил я.
Бетонные работы, как я уже сказал, вела бригада Кагирова, кирпичную
кладку стен цеха делали каменщики из бригад Карклина, Позднякова и Сысоева. Все
бригады стахановские. Монтажники бригады Рыбакова из шестого монтажного треста
успешно монтировали оборудование.
Шла Великая Отечественная война,
стране нужна была сода, поэтому нас, строителей и монтажников, поторапливали на
работе. Для пополнения контингента строителей в марте 1943 года прибыла большая
группа мобилизованных из Средней Азии. В наш коллектив влились узбеки, таджики,
туркмены, каракалпаки.
К концу 1943 года строительство
здания цеха заканчивалось. Были пущены в эксплуатацию склады, парокотельная,
дизельная электростанция. Быстрыми темпами монтировалось оборудование, всё
готовилось к пуску.
Прибывших из Средней Азии
распределили по бригадам и звеньям, их состав увеличился вдвое. Прибывшие не
чурались труда, но все они были из сельских мест. Строительное дело знали не
многие, поэтому в основном выполняли вспомогательные работы: помогали бригадам
бетонщиков и каменщиков, работали на лесопилке, на складах. Словом, помощь была
большая.
Жили приезжие в землянках, в одной
из которых был клуб. Здесь проводилась культурно-массовая работа, показывали
кино, спектакли, читали лекции. У узбеков были свои руководители-командиры, но
на стройке они подчинялись, как и мы, нашим мастерам и бригадирам. Ходили
узбеки на работу и с работы группами, гуськом. Во время ходьбы разговор вели только
первый и замыкающий. Остальные слушали и кивали головой то в одну сторону, то в
другую сторону – в знак согласия и подтверждения слов говорящих.
Почти все они придерживались
мусульманского культа. Когда приходило время молиться, бросали всю работу, какая
бы она ни была, расстилали коврики и начинали бить поклоны. Местом моления была
водонапорная башня около цеха каустика. Один из них вместо азанчи взбирался
наверх башни и своим криком начинал собирать сородичей на молитву. Водонапорная
башня была пустой, так они к ней и пристроились, приспособив ее к минарету и
мечети.
В один из июльских дней
водонапорную башню стали заполнять водой и готовить к сдаче. Мы с узбеками ушли
в столовую на обед, а когда вернулись с обеда, то увидели, что все конструкции
башни плавали в воде. Она от перегруза не выдержала и рухнула, поскольку была
деревянной. Конечно, узбеки понегодовали – теперь, мол, у нас и молиться места
нет. Но потом успокоились и пристроили молельное место около здания дизельной
электроподстанции.
Осенью 1943 года ко мне приехала
жена Мария и устроилась на работу в ОРС содового завода (официанткой в
столовую). Мать с нашей дочкой Ниной осталась в деревне. Сестру Тоню ещё зимой
в 1943 году мобилизовали с девушками на торфоразработки. Они были в Орехово-Зуеве,
под Москвой. Пробыли там недолгое время, потом сбежали. В колхоз Тоня не пошла,
а приехала тоже ко мне на стройку. Вскоре по рекомендации начальства мы
привезли из деревни мать и дочку. Так
вся моя семья собиралась в одно место.
Жили на квартире всё у той же
Богдановой Елены Васильевны. К Феде Дегтярёву также, ещё весной 1943 года,
приехал из деревни сын-подросток Иван. В колхозе ему жить было трудно, а здесь
можно было получить пайку хлеба и другие продукты. Приняли мы его в свою
бригаду.
Однажды мы решили уйти от Елены и
стали жить на погребице у Симонова Василия Семёновича. Но когда в августе 1943
года Дегтяревы выехали на квартиру к Ладвановым (к Федору приехали еще жена и
три дочери), мы снова вернулись к Богдановой Елене. К нам также пришёл жить
дядя Гриша Терентьев – плотник из нашей бригады.
Хозяйка сначала не пускала нас, но
потом согласилась, уж мы её очень упросили. Так нас стало в доме 12 человек, а
домик-то у хозяйки не прибавился ни на один метр. Однако мирились и жили в
дружбе.
В начале 1944 года, когда Донбасс
стали постепенно освобождать от немецких оккупантов, эвакуированные постепенно
начали уезжать в родные места. От нас на Украину уехала квартирантка Меланья
Бугай с детьми. Семья наша немного убавилась, и мы вздохнули от тесноты. Елена
все вытерпела.
В начале февраля 1944 года стали
запускать цех каустика. Обкатывали оборудование, пробовали получение феррита,
но из-за неполадок электрофильтров и газоходов последние взорвались, повредив
здание. Многое пришлось переделывать и перестраивать заново.
После того, как Донбасс освободили
от гитлеровских оккупантов, было принято решение: ранее привезённое
оборудование Славянского и Донецкого содовых заводов отправить обратно и
смонтировать на старом месте. В Стерлитамаке остался один цех каустической
соды, и то при пуске дело в нём не пошло. Тогда рабочую силу стали
перебрасывать в строительный трест
«Донсода». Поехали туда и монтажники.
Мы, плотники, оборудовали для них
товарные вагоны. На другие вагоны грузили технику. Сами тоже собирались поехать
на восстановление содовых заводов в Донбасс.
Но когда эшелон был готов к
отправке, вышел приказ по «Химпромстрою», в котором предписывалось, кому надо
ехать на восстановление разрушенных заводов в Донбасс, а кому остаться. Так
вместе с оборудованием в средине апреля 1944 года в Донбасс отправился мой
односельчанин Дегтярёв Фёдор. Семья его осталась на заводе, вернее, на стройке.
Поехали и другие товарищи, осталось в Стерлитамаке на стройке содового завода
не более 30–35 процентов работающих.
В бригаде Кудряшова П.Ф. из 60
человек осталось не более 10–12. Это сам бригадир Кудряшов Павел Фёдорович, я,
Ткачев И.П., плотники: Терентьев Г.Е., Иващенко В.Т., Мочкаровский И.Я. и
некоторые другие. В трест «Донсода» уехали и руководители треста «Химпромстрой».
Азиатских представителей отпустили домой за ненадобностью в рабочей силе.
Здание электрофильтров цеха мы уже строили оставшимся народом.
Начальником участка стал Карцев
Иван Петрович, а Подворчанского Леонида Емельяновича назначили главным
инженером треста. Управляющим трестом стал Ручьев Михаил Иванович из монтажного
управления.
Всем оставшимся рабочим выдали
бронь от военной службы, и дело стало постепенно входить в своё русло.
Подкрепление мы получили за счёт прибывших солдат-новобранцев, которые день
работали, а вечером их обучали военному делу.
Строительных материалов, как
правило, недоставало, особенно леса. Тогда руководство треста договорилось со
сплавной конторой, чтобы весной в полую воду ловить круглый лес, замёрзший в
воде как опальный. И во время ледохода нас, человек сто, направили на лодках по
реке Белой к селу Караганово.
На лодки усаживалось по два
человека. Один сидел на вёслах, другой с верёвкой и крючком наготове. Как
только показывалось плывущее бревно, караульный притормаживал его и вбивал
крючья. Потом бревно доставлялось на берег.
За время ледохода наловили более
500 кубометров круглого леса. Это уже была большая помощь стройке. Кирпич
доставлялся с Тавтиманевского кирпичного завода, цемент – из города Вольска
Саратовской области, металла почти не было. Все конструкции перекрытия
выполнялись из дерева. Из дерева изготовляли гнездовые балки, сегментные фермы
и другие конструкции для перекрытия больших пролетов в цехе.
Гвоздей, как правило, также не
хватало, их выдавали плотникам по счёту.
Нередко гвозди, шпили, скобы и другие наковки ковались прямо на
стройплощадке в кузнице. В механическом цехе кузнецом был Афанасий Григорьевич
Брагин – трудолюбивый и знающий кузнечное дело.
В мае 1944 года здание
электрофильтров мы построили, монтажники стали монтировать оборудование и
электрооборудование. Цех готовили к
пуску. А в сентябре 1944 года было принято решение послать некоторых рабочих в
Москву на курсы мастеров-строителей.
Когда руководство «Химпромстроя»
стало посылать молодёжь учиться, то в нашей бригаде выбор пал на меня. Бригадир
однажды кому-то похвастался, что у него, мол, в бригаде молодой плотник Ткачев
работает хорошо, даже строительные чертежи читает и мастеру Булаеву Ивану
Павловичу во всём помогает.
Вскоре меня вызвали к главному
инженеру и повели разговор об учёбе. Я, конечно, в начале колебался: как-то
страшно было оторваться от семьи. Шла война, всё могло случиться, а у меня
здесь бронь от военной службы по состоянию здоровья.
Все-таки я согласился и поехал в
Москву на учёбу. Учился я хорошо, потому
что уже был знаком со строительным делом. На курсах я познакомился со своим
земляком Поповым Сашей, он был прислан на учёбу из Воскресенского «Химстроя».
Саша был из города Белебея, но после ранения на фронте его направили в «Химстрой» плотником. Жили мы с ним вместе на
частной квартире, её снимал наш Главк. Когда в апреле 1945 года после окончания
курсов я поехал домой, со мной вместе направили в наш трест и Александра
Кирилловича Попова.
Получили мы удостоверения об окончании
курсов мастеров-строителей, сели в поезд и поехали до Стерлитамака. Он в Главке
попросил разрешения заехать по дороге на 2–3 дня в Белебей, проведать
мать-старушку. Ему разрешили. На станции Глуховская Саша сошёл с поезда и
поехал домой, а я поехал до Стерлитамака.
По дороге от Уфы, на станции
Карламан, стали проверять билеты и бронь об освобождении от воинской службы. У
меня эти документы были в порядке, поэтому меня пропустили следовать дальше, а
многих пассажиров-мужчин тут же ссаживали, переводили в другой вагон и
отправляли на Японский фронт.
Я подумал о Саше Попове. Приедет он
к нам в Стерлитамак или его заберут в Карламане, ведь у него не было брони? Так
оно и получилось. В Карламане Сашу остановили и отправили на Японский фронт.
Вместе с другими мобилизованными из Башкирии солдатами.
Приезжаю я домой, а дома у меня
большое несчастье – жена получила увечье при пуске цеха каустика. Ей ещё 15
февраля 1945 года, когда я учился в Москве, ампутировали левую руку. Мне о
несчастном случае с женой ничего не сообщили.
– Об этом просило твоё начальство,
чтобы не сорвать твою учёбу, – сказала мне моя мать.
Она и тёща ещё на крыльце квартиры
встретили меня со слезами. Прости, мол, нас, сынок, что тебе об этом не писали.
Вхожу я в дом, а Мария на койке лежит и плачет:
– Что теперь будем делать? Я
осталась калекой.
– А что ж теперь поделаешь, видно,
судьба моя такая, – говорю я. – Если мне не довелось быть на фронте, погибнуть
или получить увечье, то другому в семье досталась доля эта. Война многим причинила
горя: и на фронте, и в тылу. Ладно, жить будем – увидим.
Вот такая у меня состоялась встреча
с семьёй, так сложилась дальнейшая судьба. Но у меня была дочь Нина, прежде
всего о ней надо подумать.
На участке меня уже ожидали. Сразу
назначили мастером. Началась моя новая трудовая жизнь, снова на производстве,
на своём участке. Цех каустической соды уже был пущен в работу, давал
продукцию. В первое время он работал ещё не на полную мощность, но жидкий
каустик уже получился. Наш участок продолжал достраивать механосборочный цех,
склады ОТС, новый столярный цех, коммуникацию: водопровод, канализацию и другие
объекты.
9 мая 1945 года кончилась Великая
Отечественная война. Победа!!! Утром нас собрали на участке, и колоннами мы
пошли в парк, который раскинулся около управления треста. Там собралось много
народу. Состоялся многотысячный митинг. Весь народ ликовал, радовался Победе.
Многие плакали от радости, но больше от горя, что их отцы мужья, братья и дети
не вернулись с поля битвы.
Потом с фронта стали возвращаться
солдаты. Вернулись раненые и инвалиды, но война ещё не была полностью
закончена. Она шла на Японском фронте. И только в сентябре завершилась полной
победой.
Теперь надо было восстанавливать
разрушенное хозяйство, залечивать раны, причиненные войной. На участке шла
работа своим чередом. Если в годы
Великой Отечественной войны люди работали под девизом «Всё для фронта, всё для
победы», то теперь, когда война кончилась, рабочие на участке трудились ещё с
большей энергией и энтузиазмом. Ко мне были прикреплены плотники бригады
Кудряшова П.Ф., каменщики бригады Позднякова А.С. – самые передовые на участке.
В конце мая к нам прибыли
военнопленные: немцы, чехи, словаки, поляки, венгры, болгары, румыны. Вместо
выбывших узбеков лагерь – землянки и бараки – заняли военнопленные. Началась
новая работа. С новым контингентом рабочих всё пошло на новый лад. Надо было
учиться немецкому языку. Мне как мастеру поручили ремонтные работы. Кроме этого
проводили ремонт шоссейной дороги от содового завода до города и кожевенного
завода.
На ремонт дороги я и выводил
ежедневно военнопленных – две бригады по 150 человек. Конвой-охрану мы
выставляли из своих рабочих. Был среди пленных инженер дорожного строительства
Мейбом, родом из Восточной Германии. Я с ним и познакомился. На курсах нам о
дорожном строительстве ничего не преподавали. Мейбом, который хорошо знал
русский язык, мне во всём помогал, разъяснял, как вести дело.
Работали военнопленные
добросовестно. Дорогу мы привели в порядок. Так прошло лето. К осени военнопленных
начали отправлять домой. Первыми отправили болгар и поляков, затем чехов, румын
и венгров, а немцев пока оставили. Только зимой их поменяли на наших
военнопленных, находящихся в Германии.
Лагерь военнопленных опустел, но
вскоре он был занят заключенными, ибо стройке и заводу требовалась рабочая
сила. Меня на работе то и дело переставляли по службе. В конце мая 1945 года
мне как молодому специалисту по распоряжению из Главка дали квартиру в бараке.
Это было самое лучшее жильё того времени. Мы ушли с частной квартиры. В октябре
1945 года меня назначили старшим мастером, а зимой – прорабом на участке. Так я
и рос по службе.
4 мая 1946 года у нас народилась
вторая дочь – Ольга. А Мария инвалид. Ей было тяжело ухаживать за
новорожденной, помогали в этом моя мать и тёща.
Вскоре по Указу Министерства
химической промышленности Стерлитамакский трест «Химпромстрой» был
ликвидирован. Все активы и пассивы были переданы в другие организации. Нас
передали кого на содовый завод, кого в трест «Стерлитамакстрой». Он организовался
из строительной организации ОСМЧ-50. Она в своё время строила завод «Авангард»,
а потом ей поручили строить и содовый завод.
Меня на содовый завод приняли
переводом и назначили начальником ремонтно-строительного цеха. Из бывшего
промучастка «Химстроя» возник ремстройцех, куда перевели все службы, нужные
содовому заводу.
Бывший жилучасток реорганизовали в
производственно-строительный участок №3 /ПСУ/, мехмастерскую – в РМЦ, лесозавод
и столярную мастерскую – в хозяйственный цех, и так далее.
Начальником ПСУ назначили Рябова
Петра Ивановича, начальником РМЦ –
Пацкова Григория Яковлевича, начальником Хозцеха – Сафронова Якова Федоровича.
Все они выходцы из бывшего «Химстроя».
Мне пришлось передавать все
средства и людей промучастка в РСЦ, ибо начальник, Карцев Иван Петрович, еще в
начале мая уехал под Москву в город Воскресенск. Уехал как бы в отпуск, но
больше не вернулся. Меня он оставил исполняющим обязанности начальника участка.
Ну, видно так и быть. Все другие начальники участков тоже уехали в отпуск –
искать себе другую работу.
С 1 июня 1946 года организовался
ремонтно-строительный цех. По штатному расписанию мне в цехе оставили 50
человек рабочих, да кладовщика. Остальных рабочих и мастеров промучастка
передали по другим службам, часть – в трест «Стерлитамакстрой». Ко мне перешли
лучшие бригадиры: Кудряшев П.Ф., Поздняков А.С., Сысоев К.В. и другие, которые
составляли основной костяк цеха.
Ремстройцех устранял недоделки
строителей и производил ремонтные работы по содовому заводу. Ежедневно к нам присылали
по две бригады заключенных. Бригаду женщин (60 человек) я ставил тесать на клин
огнеупорный кирпич – для футеровки ферритных печей в цехах каустика (спецглины
не было), а бригаду мужчин (тоже 60 человек) направлял на копку траншей под
водопровод и канализацию. Все делалось вручную.
Так мы и втянулись, т.е. влились в
большой коллектив содового завода. Все рабочие были сдельщиками, им надо было
выписывать наряды, особенно заключенным. А я в едином лице. Сам начальник, сам
мастер, нормировщик, табельщик и кладовщик. Вот и крутись, успевай за всеми.
Кладовщик был у меня Радченко
Аркадий Павлович, но он в конце июня после длительного запоя водкой отравился
соляной кислотой и умер, а другого кладовщика мне не дали.
После работы, бывало, целую сумку
набью бумаг и строчу дома наряды на работу. Если ночью случалась авария в цехе
каустика, меня с бригадой вызывали на завод. Там до утра устраняли неполадки.
Часто нас вызывали ночью на сооружение подмостей или лесов для монтажников, чтобы к утру были
готовы.
С дирекцией завода я ладил, меня и
моих рабочих всегда поощряли за хорошую
работу. В августе 1946 года ко мне приехал Саша Попов, с которым я учился в
Москве. Я уже был начальником РСЦ на содовом заводе. Решил принять его в цех
мастером, мне в то время разрешали иметь мастера, ибо одному трудно справляться
со всем народом в цехе.
Но Саша признался, что забыл все,
чему учился на курсах в Москве. Он вернулся с Японского фронта. На Германском
фронте его контузило, а на Японском фронте он второй раз получил контузию, стал
совершенно другим. Тогда принял я его коневозчиком, а потом перевел в цех
каустика учеником газосварщика. Мастером
принял переводом из ремесленного училища № 15 Гнётова Ивана Фёдоровича.
Саша работал, а к осени женился на
двоюродной сестре моей жены, стал мне родственником – двоюродным свояком.
Народился у них сын Коля. Пожили семь лет, затем Саша тяжело заболел и в 1953
году умер, оставив жену с сыном сиротами. Сын Николай вырос, женился, имеет
двоих детей, а мать его так и осталась
вдовой.
В июле-августе 1946 года на завод
стало поступать оборудование из Германии. Строительство завода было уже
поручено тресту «Стерлитамакстрой». Это была сильная строительная организация,
оснащенная надлежащими строительными механизмами и квалифицированной рабочей
силой.
В 1947 году началась закладка фундаментов под цехи первого содового
производства, ТЭЦ, канатной подвесной дороги, карьерного и россельного хозяйств
и жилого поселка (в начале барачного типа, а потом под капитальные многоэтажные
дома, детские сады и объекты соцкультбыта).
Для доставки строительного камня и
извести с горы Шах-Тау была проложена узкоколейная железная дорога, построен
мост через реку Белую. Оборудование первой очереди содового производства в
основном уже было разгружено, некоторая часть была разгружена на перегонах до
станции Белое Озеро на протяжении 40-50 километров. Так
продолжилось строительство большой «Соды» в Стерлитамаке.
Рядом с нашим заводом строились
цементный и шиферный заводы, ибо сырьем для них служил известняк горы Шах-Тау.
В городе еще со времен войны действовали Станкостроительный завод им. Ленина,
завод «Авангард», завод строительных машин, завод «Красный пролетарий»,
кожевенный завод, обувная и швейная фабрики. Город наш стал индустриальным, в
основном – химическим городом.
Строители треста в кратчайший срок
сумели построить цехи первого содового производства, вспомогательные цехи, ТЭЦ
и другие объекты. Заложили целый поселок и сдали в эксплуатацию жилье, детские
сады, магазины, поликлинику и Дом культуры.
В конце октября 1951 года коллектив
начал вводить в действие цехи первой очереди, а 6 ноября на торжественном
собрании в Доме культуры прямо в президиум собрания директору завода Лезбень
Ивану Феофановичу была вручена телеграмма о выпуске первой соды (бикарбоната).
Во второй половине ноября была получена
первая партия кальцинированной соды. Это была наша победа. Так в Башкирии в
Стерлитамаке возродилась Большая сода!
ВРЕМЯ ЖИЗНИ
После окончания Великой
Отечественной войны по Указу Президиума Верховного Совета СССР в
Урало-Сибирских регионах и на Дальнем Востоке стали закреплять кадры рабочих и
специалистов. На нашем заводе тоже прошла эта кампания. Коллектив в основном
состоял из бывших колхозников. После окончания войны многие из них убегали к
своим семьям в колхоз, но из-за продуктов питания возвращались снова и снова.
Я жил с семьей, и бежать мне было
некуда. Да теперь уж куда бежать, когда жена инвалид завода! Связь с ним терять
мы, конечно, не решались, поэтому в 1947 году я заключил с дирекцией содового завода
договор на три года. Обещал в нем работать безупречно. Завод по этому договору,
согласно приказу Министерства химической промышленности, выделил мне дом с
выплатой в рассрочку на десять лет, а также выдал ссуду в три тысячи рублей на
хозяйственное обзаведение.
На часть полученных денег я купил
корову, на 900 рублей – некоторые промышленные товары, одежду, чтобы не ходить
раздетыми. Зажили мы как все люди.
В конце января 1947 года я выдал
замуж сестру Таню за Пономарева Сергея Петровича, в деревню Бугоровка. Семья
моя сократилась: мы с женой, двое детей и
мать с нами. Потом из Кривого Рога написала мне письмо старшая сестра
Ольга Петровна: дескать, хотим приехать на Родину, надоело скитаться по чужим
краям.
Я предложил ее мужу работу на нашем
заводе, и в конце февраля 1947 года они приехали всей семьей в составе семи
душ. Мы еще жили в бараке, они поселились к нам – и стало нас в одной комнате
(16 кв метров) двенадцать душ. Теснота. Но мы свои. Надо терпеть.
Иван Николаевич Бабиков, муж моей
сестры, был дипломированным электросварщиком, его сразу же приняли в
ремонтно-механический цех. Как специалист он тоже заключил с дирекцией завода
договор на три года.
Еще раньше ко мне из колхоза
приехал тесть с тещей и три свояченицы. Тоже устроились на завод, затем
потянулись на производство племянники и другие наши родственники, потому что в
колхозе в те годы хлеба почти не давали, а на заводах был паек. Рабочая сила
была нужна.
Таким образом, почти все мои родственники переселились в
город – кто на заводы, кто на стройку. Осенью 1948 года, как я уже говорил, нам
с сестрой выделили двухквартирный двойной коттедж. Каждое крыло состояло из
трех комнат, все они большие, просторные. За
коттедж семьям установили плату в 17 тысяч рублей (в старых ценах) в
рассрочку. Благо и ссуду дали на десять лет: живите, работайте и
расплачивайтесь! После этого дома перейдут в личную собственность.
В сентябре 1949 года у нас
народилась дочь Люба. Дети росли, старшая Нина уже пошла учиться в школу, я
работал в цехе, жена была на инвалидности, получала маленькую пенсию, а мать –
колхозница, ей пенсия вовсе не
полагалась.
На заводе стали объединять,
укрупнять цехи. В октябре 1951 года ремстройцех и хозяйственный цех соединили в
один ремонтно-строительный цех. Начальником назначили Сафронова Якова
Федоровича, а я остался техруком.
На работе мы с Сафроновым Я.Ф.
ладили, дела шли хорошо, но в конце года меня снова избрали заместителем
председателя завкома профсоюза, а с июля 1952 года утвердили освобожденным
заместителем председателя завкома. Так мне пришлось перейти на профсоюзную
работу.
Председателем завкома был избран
Чистяков Петр Андреевич. Ранее этот пост занимал Барыльник Демьян Георгиевич, а
я у него был неосвобожденным
заместителем: ходил на заседания, после работы приходил помогать ему, а он даже
бумаги из ЦК сжигал в печке. Вот какой
был председатель.
Итак, я стал освобожденным
работником завкома. Мы с Чистяковым П.А. начали заводить все основные
профсоюзные дела. До 1952 года в завком избирали Толстова Максима Ивановича (1945–1946
гг), затем председателем стал Цаплин Иван Васильевич (1947–1948 гг), но
делопроизводство в завкоме никто не вел – все было на шпаргалках. Особенно
запутал дела Цаплин И.В. Утянул из кассы завкома 42 тысячи рублей и скрылся.
Потом его нашли в Средней Азии, осудили на десять лет, и он вернулся из мест
заключения уже в 1959 году.
В 1949–1950 годы председателем завкома был Ребезов Михаил
Сергеевич, а я в то время был рядовым членом завкома. Ребезов вел только
протоколы заседаний, больше ничего. Он выжидал время, когда его переизберут,
чтобы смыться с завода, уехать на
родину, в Донбасс.
В 1950 году на председательскую
должность заступил Барыльник Д.Г. Он
совершенно ничем не занимался, ждал перевыборов, а потом тоже уехал на родину,
откуда был эвакуирован во время войны.
Какую от Барыльника Д.Г. можно было требовать профессиональную работу, когда он
даже не был членом профсоюза!
Конечно же, когда пришел в завком
Петр Андреевич Чистяков, дела понемногу сдвинулись с мертвой точки. Бежать нам было некуда, мы
люди местные, башкирские. Петр Андреевич – человек грамотный, политически
подкованный. Был он в свое время и председателем райсовета, и председателем
горсовета, секретарем горкома, секретарем парткома на заводе, начальником ОРСа.
Словом, человек что надо! И характер у него был мягкий, понимающий. С ним я и
начинал освобожденную профсоюзную работу. Учился у него, кроме того на разных
курсах, в том числе с поездкой в Москву.
В 1954 году на отчетно-выборной
профсоюзной конференции избрали нового председателя завкома – Дериколенко
Николая Ивановича. У него я остался
заместителем. Николай Иванович также был грамотным человеком, честным, хорошим
инженером, хотя и любил иногда спиртное.
Бывало, после аванса или получки,
он уже меня домой не отпустит. Идем с ним вдвоем, по дороге заходим в магазин,
берем по бутылке водки и к нему на квартиру. Там жена его Лиза уже на стол
закуску готовит. Сидим втроем, пьем водку, а у меня душа не знает куда деться.
Пьяненький я стал два раза в месяц приходить домой. Жена ворчала, а что я
поделаю, если пью со своим начальником!? Так шли месяцы, а мы все пили.
И вот на 1 июня 1955 года был
организован общезаводской «пикник» на берегу реки Белой, около горы Долгой.
Организационные вопросы мы решили вдвоем с начальником ЖКО Мироновым Петром
Федоровичем: подготовили автомашины для перевозки рабочих, буфеты, музыку и
художественную самодеятельность. В субботу вечером, а это было 31 мая, я
отпросился у председателя: не могу поехать, нужно остаться дома по семейным
обстоятельствам. И, правда, что там делать двум руководителям? Одного
достаточно.
Так и договорились. Утром рабочие и
все начальство завода с женами выехали на лоно природы. Сообразили выпивку и
напились до того, что начали похвалятся женами – чья лучше! Дело дошло до
драки. Председатель завкома Дериколенко Николай Иванович и секретарь парткома
Николаев Донат Александрович разодрались между собой из-за швейной машинки.
Стыд. Позор. Партийный и профсоюзный вожаки дерутся! Все это видели рабочие.
Освистали их, окричали.
Слух дошел до горкома партии и
ночью собралось внеочередное совещание. На нем решили снять Дериколенко Н.И с
должности председателя завкома. Ему дали выговор по партийной линии, а
секретарю парткома Николаеву Д.А. – строгий выговор с занесением в учетную
карточку. Тем дело и кончилось.
В понедельник 2 июня прихожу я на
работу в 8 часов утра. Жду. Девять часов – председателя нет. Десять часов
– его все нет. Думаю – наверное, на
«пикнике» нализался, сейчас дома сидит. В одиннадцать часов звонит Дериколенко
и говорит:
– Ищи себе другого председателя. Я
с должности снят.
Вот тебе номер! В парткоме завода
мне предложили созвать внеочередное заседание по организационному вопросу. К
вечеру 2 июня собрал я заседание завкома профсоюза, объяснил причину
внеочередного заседания. И временно исполняющим обязанности председателя
завкома мы избрали члена завкома Тужилкину Татьяну Васильевну, а
отчетно-выборную профсоюзную конференцию назначили на 22 августа.
На конференции избрали новый состав
членов завкома, а на организационном заседании выбрали председателя. Им стал
Корепанов Степан Михайлович. Заместителем избрали Войкина Семена Васильевича, а
я остался простым членом завкома профсоюза.
У меня была путевка в санаторий. На
следующее утро я уехал на курорт, а после приезда домой перешел в ремстройцех
на прежнюю работу техноруком. С октября 1955 года работал в ремстройцехе и
думал, что ловко отделался от профсоюзной работы. Но не тут то было. В августе
1956 года Войкин С.В. поступил учиться в Высшую школу профдвижения и уехал в Москву.
Тогда директор завода Лозбень Иван Федорович вызывает меня к себе в кабинет и
говорит:
– Вот тебе, Петрович, карты в
руки. Будешь заместителем в завкоме
снова. Без тебя там дело не идет, Корепанов все дела запутал и запустил.
Деваться было некуда, я ведь член
завкома. Раз директор предлагает – значит, надо.
Так я снова перешел на профсоюзную
работу. Подогнал все дела, а в декабре
1956 года настал черед новым выборам. На отчетной конференции Корепанова от
должности освободили, председателем снова избрали Чистякова Петра Андреевича, а
меня – его заместителем.
Весной 1957 года мы построили свой пионерский лагерь, завезли в
него 200 пионеров, которых раньше в летнюю оздоровительную кампанию приходилось
размещать в чужих лагерях.
В июле 1957 года содовый завод
объединился с цементным и шиферным заводами. Так возник содово-цементный
комбинат. Завкомы профсоюза тоже объединили. Дали нам еще одну единицу второго
заместителя. На должность избрали Лукашева Николая Митрофановича, бывшего
председателя завкома цементного завода. На комбинате строилась вторая очередь
содового производства, расширялись ТЭЦ, РМЦ. Построили литейный цех, второй цех
известковых печей и многое другое.
В 1957 году я стал кандидатом в
члены КПСС, а в июне 1958 года меня приняли в Коммунистическую партию
Советского Союза. В 1961 году Чистяков Петр Андреевич ушел на пенсию,
председателем избрали Лукашова Николая Митрофановича, а заместителями меня и
Максютова Ахмета Гизятовича.
В 1961 году мы с зятем и сестрой
решили перестроить коттедж, за который уже расплатились. Показался он нам очень
низким, например, полы были на 10–12 сантиметров ниже уровня земли. Кроме того,
в нем был заводской дефект, из-за которого была сырость и затхлость воздуха – в
фундаментах отсутствовал изоляционный слой. Комбинат свои ошибки в строительстве признал и
стал нам помогать со стройматериалами, транспортом и рабочей силой. Все это
выдавалось нам за определенную плату.
За месяц мы коттедж развалили по
окна и снова все перестроили, уже по своему вкусу. Расходы за материалы и
рабочую силу сестра взяла на себя. Моим делом было доставать и доставлять
строительные материалы и руководить строительством домов.
Сестра Ольга принялась за лечение
людей травами. Она это унаследовала от тетки мужа – Анны Павловны Худяковой. Род
их лечил людей травами более 200 лет.
Так что деньги у сестры имелись. Муж с дочкой тоже зарабатывали неплохо.
Вот мы с помощью комбината перестроились и зажили каждый в своем новом доме.
Дети мои стали подрастать. Старшая
Нина после семилетки закончила строительный техникум, ее направили на работу в Челябинск. Там она вышла замуж за
Острикова Виктора Петровича. У них имеется сын Илья.
Я все еще продолжал работать на
комбинате. В декабре 1963 года подошли перевыборы. Появился на комбинате и
новый директор Корнеев Виталий Ефимович.
Прежний - Лозбень И.Ф. - был избран заместителем председателя Башкирского
Совнархоза и уехал в Москву.
За
37 лет работы на содовом заводе, потом на содово-цементном комбинате и в
производственном объединении «Сода» я не раз был положительно отмечен
руководством, партийной и профсоюзной организациями. За добросовестный труд в
годы Великой Отечественной войны меня послали учиться на мастера-строителя, а
когда я вернулся из Москвы, меня назначили мастером. Потом я пошел, как по
лестнице. Был начальником цеха, заместителем председателя завкома профсоюза.
В
1958–60 годах я окончил Стерлитамакский вечерний университет
марксизма-ленинизма – это меня еще подняло на ступень выше. 18 июня 1946 года меня наградили медалью «За
доблестный труд в 1941-1945 годы». В 1970 году был награжден медалью «За
доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения В.И.Ленина». В мае
1975 года меня наградили юбилейной медалью в честь 30-летия Победы над
Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 г.г.». В 1978 году получил
медаль «Ветеран труда». Был я награжден знаками «50 лет Союза СССР» и «50 лет
ДОСААФ». Мне также присвоено звание «Ударник коммунистического отношения к
труду».
А
Почетным грамотам счет потерял. 5 ноября 1946 года мне была вручена первая
Почетная грамота. А 24 августа 1978 года я был в третий раз занесен в Книгу
Почета объединения, мне был вручен Приветственный адрес (это уже в связи с
уходом на заслуженный отдых).
Избирался
я депутатом Стерлитамакского городского Совета депутатов трудящихся 3-го
созыва, в феврале 1953 года и в феврале 1955 года – депутатом Краснознаменского
поселкового Совета г. Стерлитамака.
На
всех выборных должностях я справлялся с возложенными обязанностями,
отдавал себя полностью служению обществу
и народу.
В
послевоенные годы в Стерлитамаке еще почти не было городского транспорта. Если
нужно было куда-то идти по депутатским делам, то я отправлялся пешком. Когда я
работал в завкоме профсоюза, то курировал социальную защиту 620 семей воинов,
погибших в Великой Отечественной войне. В них было, как сейчас помню, около
1800 ребятишек и девчонок. Моей задачей
была забота о них. Нуждающимся в материальной помощи нужно было помочь, детей
надо было к школе обуть, а летом по возможности отправить в пионерские лагеря.
Я закупал в ОРСе более тысячи пар валенок и раздавал их матерям для детей.
В
новогодние каникулы без профсоюза тоже не обойтись. Надо проводить елки,
приготовить подарки, поэтому в предновогодние дни и до 10–12 января я пропадал
в Доме культуры.
Семей
погибших и инвалидов Великой Отечественной войны надо было в первую очередь
обеспечить надлежащей жилой площадью, самих матерей или отцов послать на
лечение или на курорт. Все эти дела лежали на моих плечах.
Сейчас
дети погибших выросли, многие стали инженерами и техниками, некоторые работают
на руководящей работе, в коллективах нашего объединения. Так и шла жизнь своим
чередом. За мою хорошую работу профсоюз мне много раз выделял путевки на
лечение или на отдых. В 1945 году я перенес воспаление легких. После этой
болезни никак не мог поправить свое здоровье, даже в весе стал терять.
В
июне 1951 года мне впервые дали путевку в Стерлитамакский Дом отдыха, но
лечения там не было. Тогда врачи посоветовали мне поехать на кумысолечение. В
июне 1952 года я получил путевку в санаторий им.Чехова, что в районе станции
Аксёново. Срок лечения 45 дней и каждый
день – кумыс. За время отдыха я набрал в весе 10 килограммов, а во
мне и весу-то было всего 52 килограмма.
В
июле 1954 года и в августе 1955 года я снова поехал в санаторий им. Чехова. Пил
кумыс и со временем восстановил свой вес и здоровье.
В
августе 1959 года прямо в завкоме у меня пропал голос. Это от перенапряжения
голосовых связок, так как в день приходилось разговаривать по 12–14 часов.
Пришлось отвечать людям только на бумажке, голосом не мог.
Вскоре
мне дали путевку на Черноморское побережье Крыма, в Ялту. Во время отдыха
полоскал горло морской водой и за 24 часа восстановил свой голос.
В
1960 году я снова отдыхал в Стерлитамакском Доме отдыха. В июле 1963 года ездил
в санаторий Юматово, там тоже кумысом
лечил свои легкие. В 1966 году мне дали поощрительную туристическую
путевку по достопримечательным местам. Вместе со мной ездила и моя супруга.
Путевки нам дали бесплатно.
В
1968 году после травмы головы мне выделили путевку в санаторий «Серноводск»,
который находится в Куйбышевской области. В 1969 году я снова был в санатории
Юматово, так как в «Серноводск» путевок не было. В 1970–71–72 годы лечился в
санатории «Сергиевские Минеральные воды». Лечил травму головы, нервы и
радикулит. В 1973 и 1974 годы ездил в
Красноусольск на Соленые ключи, в 1977 году – на курорт «Цхалтубо», в 1976 и
1979 годы – в «Белокуриху» на радоновые источники. Уже на пенсии, в январе 1980 года, лечился в
«Сергиевских Минеральных водах».
Вот
таким образом я поддерживал здоровье. Приобретенная в детстве простуда (это
когда я был пастухом, а в годы войны плавал на плотах, сплавлял лес для завода)
стала отражаться под старость лет.
Профсоюзом
я весьма доволен. И после того, когда я ушел из завкома, меня не оставляли без
внимания, в необходимых случаях шли мне навстречу.
Теперь
под старость здоровье мне поддерживать крайне необходимо. В декабре 1981 года
мне снова дали путевку в санаторий «Зеленая роща» (это в Уфе).
Отдохнув
на пенсии два с лишним года, я не смог усидеть дома, сложа руки. Решил
вернуться к активной жизни, но в свое производство кальцинированной соды я уже
вернуться не мог: и годы большие, и должность мастера была уже тяжеловата,
трудно было ежедневно ходить на работу, лазать по этажам. И тогда я избрал
другой путь. В сентябре 1980 года пошел работать в хозяйственный цех сторожем в
оранжерею. Здесь я, вроде, тоже на работе, кто-то обо мне заботится, да и сам
за что-то отвечаю: должен идти на смену, сторожить. А в этом мое моральное и
материальное удовлетворение.
Начальник
цеха Зуев Павел Георгиевич знал меня еще по профсоюзной работе и не возражал,
чтобы я пришел к нему в цех. 30 августа 1980 года он подписал мое заявление о
принятии на должность подсобного рабочего. В оранжерее последние дни сторожил
пенсионер Куприянов Афанасий Герасимович. С 1 сентября он уволился, и я стал
выходить на смену сторожить цветы.
Смена
начиналась в четыре часа дня и длилась до восьми часов утра следующего
дня. Следующий день мы называли
«отсыпай», третий день – выходной, четвертый – снова на смену. А когда смены
выпадали на субботу, воскресенье или на праздничные дни, то мы уже дежурили по
24 часа.
За
месяц работы (то есть за дежурство в десять ночей) платили 90–100 рублей. Нас,
троих сторожей, эта зарплата вполне устраивала. Мои сменщики – Бухарова Ракия
Кафиевна и Кудряшов Иван Федорович – тоже пенсионеры, я с ними быстро сладился.
Но цветоводы вначале приняли меня не совсем дружелюбно. Ведь я бывший
профсоюзный работник, они опасались, что я буду за ними следить и
контролировать. Глубоко ошиблись.
Цветоводов было шесть человек с бригадиром Зайнетдиновой
Фаей, однако верх в руководстве брала Нина Дьяконова. Она и цветы, и рассаду
выдавала по цехам и в пионерский лагерь. И, конечно, организовала продажу
частным лицам. Бывало, придет посетитель за букетом цветов, спрашивает Нину, а
бригадира Фаи как бы и в помине нет. Какая выручка за день или за неделю
выходило – была тайной не только для сторожей, но и для цветочниц. Нина всегда
обличала нас, что, мол, мы плохо сторожим, цветы воруют, или сами их раздаем.
Для
нас было это большим огорчением. Иногда хулиганы, действительно, заходили, но
мы их выпроваживали. Вскоре наш
начальник Зуев П.Г. умер, на его место назначили Лаврова Алексея Ивановича.
Дело пошло на улучшение, контроль стал построже. А Дьяконова Нина Дмитриевна,
проработавшая в оранжерее много лет, дожившая до пенсионного возраста и
чувствовавшая себя полной хозяйкой, попалась с поличным. Ее застали за продажей
цветов, деньги за которые она присвоила. Нине Дмитриевне предложили уйти на
пенсию не солоно хлебавши. Теперь бригадир стала хозяйничать.
В
первый год, когда я заступил на работу, мне предложили мыть полы в своей смене.
И я добросовестно делал это месяцев восемь. А когда выяснилось, что мои
сменщики полы совсем не мыли, тогда и я тоже бросил мыть. Нина Дмитриевна
ворчала, что когда сторожем была Захарова Валя, хотя она и выпивала на работе,
но не только полы мыла, а тапочки и чулки, которые все носили, выстирывала и
высушивала. Теперь, дескать, сторожа грамотные, ничего не хотят делать.
Я
мотал себе на ус, понимая, почему она мне это выговаривает – вынуждает
уволиться. Ей этого очень хотелось. Но я на ее ворчание не обращал никакого
внимания. Сторожа должны сторожить, а не полы и тапки мыть. Кудряшов, бывало,
пошлет цветочниц матом, а Бухарова ссылалась на радикулит. Находили против меня
и другие причины, но ничего не подействовало. Я продолжал работать.
* *
*
Вот
и прошли годы. Обернешься назад, вроде бы недавно все было. Как быстро идет
время! За работой и хлопотами – незаметно! Ушла молодость, ушла зрелость, когда
и работалось, и отдыхалось.
Правильно говорят: «Жизнь прожить –
не поле перейти». Видел я на своем веку и радости, и горе. Пережил все
невзгоды: и голод, и холод. Но все это
осталось позади. Теперь, когда я работаю сторожем в теплице, вспоминаю прожитые
годы, даже не верится, что так когда-то и было…
| 
