Южноуральский Биограф

1.1. Украина

Элиазар Ильич Гуревич родился 10 марта (по новому стилю) 1898 г. в селе Малая Перещепина Константиноградского уезда Полтавской губернии. Село, находящееся в 30 км от Полтавы и в 70 км от Константинограда (ныне г. Красноград Харьковской обл.), было основано в первой половине XVIII века беженцами с Правобережной Украины во главе с казаком Степаном Перещепой. Прославилось оно на весь мир сенсационной находкой 1912 года, когда в заболоченной местности, в нескольких километрах от села, двенадцатилетний пастух нашел под своими ногами знаменитый «Перещепинский клад» – почти 25 кг золотых и около 50 кг серебряных изделий VII века, значительная часть которых хранится сейчас в Золотой кладовой Эрмитажа [1]. Историки считают, что тогда было найдено захоронение хана Великой Болгарии Куврата (Кубрата). А местные жители до сих пор уверены, что где-то поблизости закопана ещё и золотая карета…

В селе жили украинцы – крестьяне и евреи – ремесленники, лавочники, аптекари, мельники (владеть землей по законам царского времени евреям не разрешалось). Евреи, по-видимому, появились в М. Перещепине после раздела Польши (1775 г.). Полтавская губерния входила в так называемую черту оседлости, существовавшую в Российской империи вплоть до 1916 г.

Гуревичи, сверху вниз: Элиазар, Ревекка, Гилель, Нехама-Лия, Мария, Зинаида. Полтава, ~ 1907 г.

Отец Элиазара Гилель содержал сельскую лавку, доходы с которой, если они были, шли на воспитание детей. А детей было не много, не мало – одиннадцать, пятеро от первого брака – старший Элиазар, его сестры Ревекка, Мария, Зинаида (Зелда), Шулама, и шесть от второго: пять дочерей (одна из них – приемная) и младший сын Илья. Родная мать Элиазара Нехама-Лия умерла в 1910 г. при родах младшей дочери, Шуламы. Ее отец Аврам Эпштейн работал экспедитором на железнодорожной станции Малая Перещепинская, жил в большой бедности. Родом он был из г. Чаусы (быв. Могилевской губернии), отошедшего к России в 1777 г. Вторую жену Гилеля Гуревича тоже звали Нехамой.

Гилель (Илья) Гуревич пользовался в селе уважением, был попечителем еврейской школы. Родился в 1873 г. в М. Перещепине. Носил на спине большой  горб – по недосмотру взрослых упал в раннем детстве с печи.

А Элиазар был назван так в честь своего дяди, который, будучи подростком, свалился с высокого тяжело нагруженного воза и разбился насмерть. Случилось это в Палестине (входившей тогда в состав Османской империи), куда дед Элиазара Зельман с детьми попытался эмигрировать в конце 70-х годов XIX века. Там Гуревичам не пожилось, вернулись обратно в Россию (точнее, на Украину).

Фамилия Гуревич среди евреев широко распространена и происходит, если верить филологам, от названия чешской деревни Горовиц (Hořovic). По другой версии, корень этой фамилии – слово «гур», в переводе с иврита означающего «львенок».

Учился Лозя (уменьшительное от полного имени «Элиазар») в Полтаве, в реальном училище, жил на квартире вместе с одноклассником Петей Заславским, который в 16 лет застрелился от безнадежной любви к местной красавице Ляле Шеллингер.

Лозя Гуревич – ученик Полтавского реального училища

Элиазар закончил училище с отличными оценками по всем предметам, кроме рисования, и в 1916 г. поступил на механико-технологический факультет Харьковского технологического института (ХТИ), в счет процентной нормы, которая тогда была обязательна для евреев (точнее говоря, для лиц иудейского вероисповедания, тогда как крестившиеся евреи, или, как их называли, «выкресты», имели равные права с христианами).

В институте сложилась небольшая компания близких друзей: Азар, Ефим, Элиазар. Курсом старше учился Александр Брускин.

Забегая вперед, скажем, что Ефим Ханин, взявший себе фамилию Шумский, стал большевиком-комиссаром (впоследствии – директор Новочеркасского политехнического института, затем начальник Управления учебных заведений Наркомтяжпрома СССР, а после Великой Отечественной войны – профессор, заведующий кафедрой теплотехники Московского автодорожного института).

Женой его была русская красавица – дочь волжского купца Мария Николаевна. Не имея высшего образования, но будучи большой мастерицей (и удивительно умным, обаятельным человеком), делала она красивые дамские шляпки для московской элиты и зарабатывала этим не меньше мужа-профессора. Детей у них долго не было. Но вот Мария Николаевна поехала с неженатым Азаром на южный курорт, и перед самой войной в семье Шумских появился сын Женя, будущий выпускник ГИТИСа и актер на радио. Азар вскоре умер. Неизвестно, знал ли Евгений Шумский об этой истории…

А.Д. Брускин (1897-1939) стал очень известным советским руководителем, был директором Харьковского, а затем Челябинского тракторного завода, делегатом нескольких съездов Советов и XVII съезда ВКП(б), заместителем народного комиссара тяжелой промышленности, заместителем народного комиссара и народным комиссаром машиностроения СССР, депутатом Верховного Совета СССР. Расстрелян в марте 1939 г., как в те годы и многие другие члены правительства, в 1956 г. реабилитирован.

Учебу прервала революция и гражданская война. Элиазар Гуревич никогда не состоял ни в каких политических партиях. Однако и ему довелось «комиссарствовать» – организовывать и сопровождать в голодные годы гражданской войны обозы и вагоны с продовольствием из сельских районов Украины для харьковчан.

В декабре 1918 г. студент Элиазар Гуревич женился на дочери бывшего перещепинского, а теперь одесского, жителя, до революции – купца второй гильдии, Якова Михайловича (Янкеля Хаимовича) Резницкого (1865-1938). Тот еще в 1903-1906 гг. построил в М. Перещепине пятиэтажную паровую мельницу и завоевал расположение окрестных жителей не только тем, что сравнительно недорого молол зерно, но и тем, что замостил за свой счет булыжником пятикилометровую проселочную дорогу от железнодорожной станции до села, вернее, до своей мельницы, стоявшей на удаленной окраине. Станция «Малая Перещепинская» была построена еще в 1870 г. на железной дороге, соединяющей Полтаву и Кременчуг.

Местные жители рассказывают, что национализированная мельница быв. Резницкого исправно действовала и в советское время, на ней работали до 90 человек. В начале войны оборудование было вывезено на Урал. Во время оккупации немцы привезли из Харькова паровой движок и мололи 25 мешков зерна в день, а при отступлении мельницу сожгли. Дыма вокруг было очень много, сгорели все окружающие деревянные дома и заборы, кроме одного домика, в котором во время Первой мировой войны жили военнопленные немцы, работавшие на Резницкого – такое тогда тоже практиковалось. В 1984 г., когда автор побывал в М. Перещепине, еще можно было видеть на краю села пятиэтажный кирпичный остов с датой «1903» на фронтоне, вокруг женщины пасли гусей, а в 1985 г. прибывшая из Киева специальная бригада взорвала руины; как говорят, это обошлось местному бюджету «всего лишь» в 11000 рублей.

Жена Элиазара с красивым и редким именем Шерель была старше его на пять с половиной лет. Родственники со стороны мужа звали ее Шурой, с ее стороны – Сашей. Поэтому, будучи по паспорту Шерелью Яковлевной, многим людям она известна как Александра Яковлевна. Такое часто встречалось среди ассимилировавшихся евреев, не соблюдавших религиозные традиции и не видевших никакого различия между собой и украинцами или русскими. Уже Яков Резницкий и его жена Вера (Двойра) говорили дома на языке идиш (в конце XIX века!) только тогда, когда нужно было что-то скрыть от детей, которые этого языка не понимали, но зато прекрасно говорили по-украински и по-русски. То же самое можно сказать и о большой семье Гуревичей.

Шерель, получив гимназическое образование в Константинограде, в 1913 г. окончила в Киеве медицинский факультет Императорского университета св. Владимира по специальности «Стоматология». В годы Первой мировой войны вместе со своей старшей сестрой Полиной (Песей) служила медицинской сестрой и зубным врачом в одном из московских военных госпиталей, в Сокольниках. Главным врачом госпиталя был Михаил Борисович (Моисей Беркович) Александров, муж Полины Яковлевны, будущий известный профессор-микробиолог.

Шерель Резницкая – Киев, 1913 г.

Свадебный обряд Гуревичей прошел в Одессе, так как Яков Резницкий в 1916 г., перед самой революцией, свою мельницу продал (за 200 тыс. рублей золотом), а на эти деньги купил четырехэтажный дом в Одессе и дал высшее образование всем детям, их было восемь: два сына и шесть дочерей. Свидетелями на свадьбе были близкая подруга Шерели, красавица Броня, и муж Брони Натан Солостянский. Через 40 с лишним лет им пришлось снова выступить в качестве свидетелей, но об этом – в свое время.

Дом Резницкого в Одессе стоял на знаменитой Черноморской улице (одесситы предпочитают называть ее улицей Паустовского), вблизи от пляжа Ланжерон, прямо напротив санатория Ландесмана, который в 1919 г. за одну ночь взял да и сполз прямо в Черное море (это происшествие хорошо описано у К. Паустовского в романе «Золотая роза»). Яков Резницкий умер в 1938 г. А в его бывший (конечно, после революции благополучно национализированный) дом в 1941 г. попала фашистская бомба; остатки дома, как рассказывали одесские старожилы, оккупанты-румыны продали на дрова.

В июле девятнадцатого года, когда Элиазар с молодой женой навещал своих родителей в Малой Перещепине, в село вошли деникинцы. «Красный студент» Элиазар, переодетый в крестьянскую одежду, упредил белых и «на своих двоих», то есть пешком, через деревню Пономаревку отправился в Харьков, по дороге пил воду из болотных луж, закусывая лесными яствами.

Деникинцы ворвались в дом Гуревичей, избили Шерель, находившуюся там, но отпустили, она укрылась в усадьбе помещика Еременко, друга семьи Резницких. Туда же прибежали из родительского дома сестры Элиазара Ревекка и Мария: соседи им сообщили, что Гилеля Гуревича и его брата Хаима-Ице арестовали как красных шпионов и увели в лес расстреливать.

Поводом к аресту явилось то, что в сарае были обнаружены атрибуты детской игры – куски бумаги со стрелками и словами «штаб», «батарея» и т.п. Из леса братьев Гуревичей привели на железнодорожную станцию, где располагался штаб белых. Вдруг к Гилелю подошел какой-то офицер и спросил:

 – Вы Гуревич? У вас есть сын Элиазар?

 – Да… – неуверенно ответил тот.

 – Тогда садитесь в поезд и езжайте в Полтаву.

Хаима-Ице тоже отпустили, он вернулся к себе домой.

Офицеры в тот день рыскали по всем домам, искали себе женщин на ночь, многих тогда изнасиловали. Жена Гилеля Нехама с грудной дочкой Фаней на руках пряталась в это время в доме Хаима-Ице.

Мария и Ревекка, вне себя от горя, от усадьбы Еременко побежали на станцию, доехали до Полтавы, вышли из поезда, а из другого вагона им навстречу вышел… их отец Гилель, которого отпустил деникинский офицер. Надо ж было так случиться, что этим офицером оказался Валя Шеллингер – брат Ляли, о которой упоминалось выше, он учился в полтавском реальном училище вместе с Элиазаром. Вскоре Валя погиб на Кавказе. Его брат Юра позже жил в Ленинграде.

В ту же ночь дом Гилеля сгорел дотла, так как деникинцы зажигали книги и с этими факелами в руках обыскивали дом. После этого никто из семьи Гуревичей в М. Перещепину не вернулся, купили дом в Гончарном переулке в Полтаве, в районе Крестовоздвиженской улицы, теперь ул. Кирова (тогда это было загородное место).

Первую годовщину свадьбы молодожены отмечали в Харькове, куда Элиазар вернулся для продолжения учебы. Гостей ввиду голодного времени было немного, самый ценный подарок принес Азар – это была большая деревяшка для топки печи, которую удалось найти где-то по дороге.

В институте Элиазар особенно заинтересовался новой для того времени техникой – двигателями внутреннего сгорания, изобретенными в 1897 г. Рудольфом Дизелем. Свой дипломный проект он посвятил именно этой теме. Полученные знания очень пригодились через 12–15 лет, когда он стал одним из первопроходцев дизельного тракторостроения. А где делались дизельные тракторы, там впоследствии за ними появились и дизельные танки…

Однако после окончания ХТИ (1921 г.) до тракторов было еще далеко. Молодой инженер Элиазар Ильич Гуревич работал на Харьковской табачной фабрике.Харьков, русскоязычный университетский и промышленный город, был тогда столицей Украины. Здесь 2 января 1921 г. в семье Гуревичей родился первый сын, назвали его Альбертом.

1.2. Ленинград

В конце 1924 г. молодая семья переехала в Ленинград. Найти квартиру или, как тогда говорили, «жилплощадь», было тогда не очень трудно: город опустевший еще во время гражданской войны, только что оправился от Великого наводнения, и желающих поселиться в нем было немного. Еще вычерпывали воду из подвалов, устраивали временные дощатые мостовые вместо размытых булыжных.

Жили Гуревичи на Петроградской стороне, в так называемом «Доме эмира Бухарского» на улице Красных зорь (до того это был Каменноостровский проспект, после того Кировский, д. 44-б). Дом называли и называют так до сих пор потому, что он, как и мечеть в начале того же проспекта, построен (по проекту архитектора Степана Кричинского [2]) для эмира Бухарского, генерал-майора русской армии Сеид-Мир-Алим-Хана, собиравшегося в 1914 г. приехать в гости к русскому царю. Визит не состоялся из-за войны и революции, а мечеть и роскошный пятиэтажный дом с зимним садом остались, осталась и семнадцатикомнатная квартира архитектора на четвертом этаже этого дома. Пять комнат отделила себе его вдова, а остальные превратились в коммунальную квартиру. Две из них, с красивыми дубовыми стенными панелями, занимала семья Гуревичей. Управдомом был бывший белый офицер Елагин, потомок тех Елагиных, по фамилии которых были названы в Петербурге Елагины острова, ставшие потом Кировскими.

Работал Э.И. Гуревич поблизости от дома, сразу за рекой Карповкой, на заводе точного машиностроения им. Макса Гельца1. Завод тогда выпускал машины для табачной промышленности, позже перешел на производство типографского оборудования и стал называться «Линотип», сейчас это «Ленполиграфмаш». В двадцатых годах на нем работали многие замечательные специалисты, такие, как В.И. Петерсон, Д.М. Каров, А.Г. Кацкий и другие [3].

Главный механик завода Василий Иванович Петерсон, швед по происхождению, служил там еще с дореволюционных времен. На заводе поговаривали, что он продолжает получать вознаграждение от эмигрировавшего за границу бывшего хозяина, присматривая за сохранностью оборудования: ведь многие считали, что власть большевиков продлится недолго, скоро все вернется на круги своя. Так это или не так, был он человеком весьма добросовестным и знающим специалистом. В содружестве с ним Э.И. Гуревич написал книгу в двух частях [4], на которую впоследствии часто ссылались авторы монографий и учебников по теории механизмов и машин [например, 5-7]. Табачные и папиросонабивные машины тогда были в новинку, ими восхищались. Так, Лев Толстой однажды остановился возле каменотесов-гранитчиков и сказал своему спутнику: – «Машины для набивки папирос изобрели, а машин для облегчения труда каменотесов нет». Но многое и здесь еще делалось вручную. Например, упаковкой папирос на ленинградской табачной фабрике им. Урицкого занимались незрячие женщины: отработанными движениями, вслепую, в одну руку они брали точно 12 папирос, в другую – точно 13 и помещали их в красочные коробки, такие, как «Казбек», «Герцеговина Флор», «Бокс» и другие. Сигареты тогда в Союзе еще не производили. Элиазар Ильич предпочитал «Бокс» (как рассказывал он сам, закурил впервые в 19 лет «с горя», из-за неразделенной любви).

О Дмитрии Михайловиче Карове (1896-1954) следует сказать особо. Гражданская война помешала ему закончить обучение в Политехническом институте, но благодаря своим выдающимся способностям, не будучи членом партии, он позже стал главным инженером большого подмосковного завода по производству артиллерийских снарядов, во время войны работал в Свердловске, а после войны был главным инженером Бумажной фабрики № 1 им. М. Горького на Васильевском острове в Ленинграде. Очень интересовался историей техники, начиная с орудий труда каменного века, писал и издавал свои работы по этой теме [8]. Элиазар Ильич дружил с Д.М. Каровым в течение всей своей недолгой жизни.

Как-то, в 1949 г., автор этих строк спросил Д.М. Карова: – Дмитрий Михайлович, как вам удалось уцелеть в 1937 году? Ответ был таков: – Может быть, потому, что «треугольник» завода – директор, секретарь партийного комитета завода и я – не искали врагов вокруг себя и полностью доверяли друг другу. Может быть…

А.Г. Кацкий был известным изобретателем, за что Ленгорисполком даже дал ему (наряду с известным радиофизиком М.А. Бонч-Бруевичем и другими специалистами) квартиру в новом доме на Лесном проспекте [9].

Александра Яковлевна работала зубным врачом в поликлинике им. Пирогова у Политехнического института, в Лесном (тогда это был пригород Ленинграда). Когда она просила мужа что-нибудь «достать» для семьи из продовольственных продуктов или одежды (то есть, попросту говоря, простоять в очереди несколько часов), Элиазар Ильич отвечал: – Я лучше за это время напишу статью, получу гонорар, и купим требуемое без очереди, в «коммерческом» магазине. Ведь это были годы НЭПа. И, действительно, писал. В частности, ему принадлежат первые в стране книги и статьи по новой для тех времен проблеме серийного производства деталей в машиностроении [10, 11].

После окончания гражданской войны и эпохи «военного коммунизма» прошло совсем немного лет, и в городе было неспокойно. Однажды семилетнего Альберта какой-то беспризорник в булочной быв. Филиппова на улице Красных зорь ткнул длинным острым шилом, достал до самой печенки. Слава богу, тогда обошлось. Вскоре в соседнем доме, в подвалах полуразрушенного скетинг-ринга (на этом месте сейчас Дворец культуры им. Ленсовета, он же бывший «Промка» – Дом культуры промкооперации), милиция обнаружила целую банду беспризорников, таскавших домашних кошек со всего города и снимавших с них шкурки для продажи. «Отходы производства» вывозили на грузовиках из подвалов несколько дней, «аромат» вокруг стоял густой. А в 1926 г. весь город всколыхнуло громкое дело в Чубаровом (ныне Транспортном) переулке (правда, это в другом конце города, на Лиговке): там у завода быв. Сан-Галли хулиганы вечером подстерегли, затащили в сквер и изнасиловали девятнадцатилетнюю девушку. Насильников быстро поймали, суд был скорым, семерых расстреляли.

Для решения технических вопросов (в том числе, для закупки и установки вентиляционного оборудования) Элиазару Ильичу приходилось выезжать за рубеж, в частности, в Швецию и Германию. Стремление выйти на передовой, европейский уровень машиностроения привело его на завод «Электросила», где он возглавил только что организованное конструкторское бюро по новой технике.

В связи с переходом на «Электросилу» Гуревичи переехали поближе к новому месту работы, в дом № 3 (кв. 33) на Подольской улице. Ведь метро тогда не было, а трамвай из центра (знаменитый по анекдотам двадцать девятый номер) ходил только до Московских ворот, дальше – одноколейка, так называемый «подкидыш».

Сняли две комнаты в пятикомнатной квартире у интеллигентной ленинградской семьи. Тогда многие владельцы больших квартир выбирали из двух зол меньшее: лучше самим кого-нибудь выбрать и поселить у себя, чем дожидаться, пока тебе какого-то кота в мешке подселят принудительно. Назывался такой добровольный выход из сложной ситуации «самоуплотнение».

Хозяин квартиры Семен Миронович Гликин (крещеный еврей), в прошлом меньшевик, стал в советское время идеологически вполне выдержанным цензором – служащим Главлита, его жена Клавдия Иосифовна была хорошим врачом. А девушки-студентки – дочь Клавдии Иосифовны Лида и племянница Сусанна, спавшая на сундуке в коридоре, были платонически влюблены в обаятельного Элиазара Ильича…

Сусанна Хромая (1907-2004), окончив Ленинградскую консерваторию, стала прекрасной пианисткой и до 95 лет не прекращала преподавание в музыкальной школе на Варшавской улице в Петербурге. Ее брат Александр Владимирович Хромой, доктор технических наук, много лет заведовал кафедрой электрических и радиоизмерений в Московском электротехническом институте связи. А судьба родителей Сусанны и Александра была трагичной. В 1941 г. Владимир Хромой, весьма известный и уважаемый в небольшом белорусском городке врач, и его жена, получив от фашистских оккупантов «приглашение» явиться с вещами на городскую площадь, добровольно приняли смертельный яд…

В 1928 г. Элиазар Ильич отмечал свое тридцатилетие. Сотрудники конструкторского бюро, «скинувшись», подарили ему в этот торжественный день большую настольную лампу-скульптуру чугунного литья – Меркурий, несущий эстафету в вытянутой руке. Похожие фигуры стоят в Эрмитаже и во дворце Воронцова в Алупке. Эта лампа после переезда Гуревичей в Челябинск (1933 г.) была оставлена в Ленинграде и благодаря заботам Клавдии Иосифовны уцелела в годы блокады, а после войны возвращена вдове и сыновьям Элиазара Ильича. Говорится о ней здесь только потому, что эта реликвия – единственная личная вещь Э.И. Гуревича, сохранившаяся после конфискации всего имущества семьи в 1937 г. Если, конечно, не считать мельхиоровой булавки от галстука, случайно завалившейся во время обыска за батарею парового отопления, и пустой жестяной коробки от американских папирос «Old Gold»…

В 1926 г. семья Гуревичей две или три недели летнего отпуска провела в Геленджике, в доме отдыха. Так случилось, что одновременно там оказался А.Д. Брускин с женой. В то время он работал заместителем начальника (по другим сведениям [12] – начальником) тракторного цеха Харьковского паровозостроительного (!) завода. Брускин рассказывал, что тракторный цех на ладан дышит, но секретарь ЦК КП(б)У и Харьковского окружкома партии П.П. Постышев2 видит другие ориентиры, говорит о необходимости перевода всего завода на производство тракторов либо даже о строительстве в Харькове специального тракторного завода – будущего ХТЗ. Возможно, именно тогда молодые инженеры впервые беседовали о перспективах машиностроения в Союзе, не предполагая, что вскоре именно Брускин станет главным инженером (а потом и директором) ХТЗ и что в более отдаленном будущем им доведется работать вместе в Челябинске.

Там же, в Геленджике, Гуревичи познакомились и подружились с прекрасной ленинградской семьей: глава семьи Абрам Эфраимович Виллер (1889-1968) – талантливый инженер (из первого выпуска Санкт-Петербургского Политехнического института), его жена Роза Григорьевна (1891-1971) – врач-акушер.

Сестра А.Э. Виллера Клара Эфраимовна, работавшая до войны в Центральной радиолаборатории (ЦРЛ) в Ленинграде, была женой известного советского радиофизика академика Николая Дмитриевича Папалекси,

Дружба Гуревичей с Виллерами, несмотря на смену нескольких поколений, продолжается до сих пор, уже более 80 лет! При этом прошла она через серьезные испытания. Первым из них было то, что в мае 1928 г. А.Э. Виллер, коммерческий директор большого судостроительного завода, был репрессирован по политическим мотивам. Э.И. Гуревич, не медля, написал тогдашнему главе ОГПУ В.Р. Менжинскому письмо, ручаясь за своего близкого товарища. Конечно, письмо (которое, надо понимать, требовало большого гражданского мужества) осталось без ответа.

Ходатайствовала за мужа и Роза Григорьевна, которой однажды удалось «подстеречь» С.М. Кирова на Троицком мосту, когда он садился в машину, чтобы ехать в Смольный. Роза Григорьевна была родом из Владикавказа и в дореволюционные годы не раз в компании с Сергеем Мироновичем Костриковым, тогда корректором местной газеты, путешествовала по горным тропам. Но хлопоты не помогли. А.Э. Виллер, не по своей воле ставший строителем Беломорско-Балтийского канала, Куйбышевской ГЭС и других «строек коммунизма», был реабилитирован и смог вернуться в Ленинград (из Медвежьегорска), в свою квартиру неподалеку от мечети эмира Бухарского, только в 1954 году – через 26 лет!

Когда от Виллеров, еще до ареста А.Э., ушла домашняя работница (назовем ее Настя), Роза Григорьевна, по старой дружбе, порекомендовала ее Марии Львовне, жене Кирова. Настя рассказывала, что Киров всегда сохранял нормальные личные отношения с Г.Е. Зиновьевым, своим предшественником на посту ленинградского руководителя, и Зиновьев, когда приезжал в Ленинград, допоздна засиживался в квартире знаменитого дома 22/24 на улице Красных зорь. А насчет убийства Кирова Настя еще в те опасные годы, противореча официальной версии, говорила, что случилось оно на почве ревности, причем Леонида Николаева (убийцу) кто-то специально на  это настраивал… 

1.3. Челябинск – США – Челябинск

29 мая 1929 г. Советским правительством было принято постановление «О приступе к постройке тракторного завода на Урале», конкретно – в г. Челябинске…. И уже 16 октября 1929 г. Э.И. Гуревич переходит на работу в Государственный институт по проектированию металлических заводов (Гипромез), где началось проектирование Челябинского тракторного завода (ЧТЗ).

Это была одна из крупнейших строек – первенцев «сталинских пятилеток». На страницах газет появились необычные названия: Днепрострой, Магнитострой, Тракторострой. Челябтракторострой (ЧТС) – это будущий ЧТЗ. С него началась новая история бывшего уездного города (60 тыс. жителей, двухэтажные деревянные, изредка каменные, дома, мусульманское кладбище на пересечении центральных улиц – Уфимской и Южного бульвара; эти улицы в советское время стали называться Рабоче-крестьянская и улица Спартака, позже переименованы в улицу Кирова и проспект Ленина). На том же перекрестке, наискосок от кладбища, когда-то был челябинский острог (остановочный пункт знаменитого Владимирского тракта, как стрела устремленного в Сибирь), потом на его месте воздвигли не что иное, как обком партии, теперь там банк – чувствуется логика жизни и ее течение, не правда ли?

Сейчас Челябинск – миллионный город со многими заводами-гигантами, университетами, театрами и стадионами, а тогда на многие годы именно аббревиатура ЧТЗ стала для него своеобразной визитной карточкой. По своей мощности ЧТЗ должен был в полтора раза превосходить уже работавшие Сталинградский и Харьковский тракторные заводы, вместе взятые. Он должен был, по задумке власть предержащих,  стать сверхмощным тракторным заводом, подобных которому не было ни в Европе, ни в Америке, лучшим в мире. Опыта строительства такого завода не было. Но партия сказала: – Надо! Надо – значит, надо, – хором ответили почти все советские люди.

Летом была выбрана площадка для строительства завода в 7 км к востоку от Челябинска, юго-западнее озера Первого, и глубокой осенью 1929 г. на пустыре за болотом появились первые деревянные колышки. Район между городом и будущим заводом, впоследствии названный Тракторозаводским, был поделен на участки. Выросли сначала палатки, за ними барачные поселки 2-го участка для потянувшихся на стройку вчерашних крестьян из окрестных русских, башкирских и татарских деревень, демобилизованных красноармейцев, «подкулачников», «раскулаченных» и просто безработных из других мест. Позже, уже в конце войны, вдоль бараков были устроены из бракованных чугунных плит неширокие «тротуары», вернее, дорожки, что придавало топким незамощенным улицам (если можно их так назвать) уникальный колорит (эти бараки и эти «тротуары» дожили даже до 60-х – 70-х годов).

Ближе к городу, на 7-м участке, начали строить шлакоблочные дома для инженерно-технических работников (ИТР) и кирпичные – для приглашенных иностранных рабочих и специалистов (такие дома, с паровым отоплением и прочими удобствами, в просторечии называли «дома Инорса»). Забегая вперед, скажем, что почти все сами «инорсы», среди которых было много немецких и австрийских коммунистов, бежавших от Гитлера, через несколько лет были репрессированы, многие из них расстреляны…

Тем временем в здание ленинградского Гипромеза – дом № 76 на набережной Фонтанки – внесли (вернее сказать, втащили) доставленный на пароходе из США (тогда говорили и писали «САСШ») трактор фирмы «Катерпиллер», разобрали его на части и стали изучать. Многое из полученной таким образом информации потом очень пригодилось; но гораздо больше новшеств предстояло в ближайшем будущем советским инженерам изобрести и производить самим…. До 1930 г. в СССР практически не существовало собственных тракторных заводов. Тракторы в Союзе были только колесные типа ФП (Фордзон-Путиловец), работавшие на лигроине, выпускались они серийно Путиловским заводом в Ленинграде. Да еще несколько заводов производили небольшие партии слабосильных (25 и 48 л. с.) тракторов [13], в том числе Харьковский паровозостроительный им. Коминтерна выпускал гусеничные тракторы типа «Коммунар».

В короткое время (всего лишь за 50 дней!) при участии Э.И. Гуревича, А.Ю. Божко и других ленинградских инженеров был разработан эскизный проект ЧТЗ.

А в начале 1930 г. заказ от советского правительства на техническое проектирование Челябинского тракторного завода получила фирма Albert Kahn, Inc., расположенная в Детройте. Выбор места был предопределен однозначно: Детройт (штат Мичиган, США) – столица американской автотракторной промышленности, там расположены заводы Генри Форда, фирмы «Катерпиллер» и многие другие. Выбор фирмы тоже был не случаен: перед этим известный архитектор промышленных сооружений А. Кан спроектировал не только все заводы Форда, но и практически, на примере Сталинградского тракторного завода (СТЗ), доказал, что может делать подобное и в СССР – проект СТЗ был выполнен в рекордно короткие сроки. Металлические конструкции для СТЗ были изготовлены в США, перевезены в СССР и смонтированы в течение шести месяцев. И следующим заказом стал проект гигантского Челябинского тракторного завода (впоследствии Кану был предложен пакет заказов на строительство промышленных предприятий в СССР общей стоимостью в 2 миллиарда долларов).

Опираясь на программу строительства тракторных заводов в СССР, М.Н.Тухачевский, назначенный в 1931 г. руководителем Управления вооружений Красной Армии, планировал к концу 1932 г. довести количество стоящих на вооружении в РККА танков до 40 тыс. штук. В своем письме Сталину еще 19 июня 1930 г. он писал:«По моим расчетам, для организации нового типа глубокого сражения необходимо по мобилизации развернуть 8-12 тысяч танков…. Необходимо иметь в виду, что в танковом вопросе у нас до сего времени подходят очень консервативно к конструкции танка, требуя, чтобы все танки были специально военного образца... Танки, идущие обычно во 2-м и 3-м эшелонах, могут быть несколько меньшей быстроходности и большего габарита... А это значит, что такой танк может являться бронированным трактором… Военное производство может в основном базироваться на гражданской промышленности... Я исхожу из стремления минимальных затрат в мирное время, путем изыскания способов приспособления мирной продукции и органов хозяйственно-культурного строительства для целей войны» [14].

А вот что утверждал  в своей книге «Угроза красной торговли» (Knickerbocker H.R. Der Rote Handel droht. Berlin.1931), посвященной первому пятилетнему плану, американский журналист Г.Р. Кникербокер, побывавший в 1931 г. на строительстве Челябинского тракторного завода (цитируется по [15]):

«Стоя посредине быстро растущих к небу стен самой большой тракторной фабрики мира, невольно вспоминаешь фразу из "Известий”, официального органа советского правительства, о том, что "производства танков и тракторов имеют между собой очень много общего. Даже артиллерию, пулеметы и пушки можно успешно производить на гражданских промышленных предприятиях” (...). По твёрдому убеждению большевистских пессимистов, строящаяся сейчас тракторная фабрика в Челябинске может почти моментально быть переориентирована на военные цели для отражения ожидаемого нападения капиталистического мира. Планируемый выпуск 50000 штук десятитонных 60-сильных гусеничных тракторов в год, очень сильно напоминающих танки, означает, что речь идет о производстве одного из типов танков»

Предвидение М. Тухачевского и предчувствие американского журналиста полностью оправдались во время Великой Отечественной войны.

В марте 1930 представителями Челябтракторостроя в Детройте, США, было образовано проектное бюро «Chelyabinsk Tractor Plant». Бюро располагалось на 14-м (фактически 13-м) этаже 36-этажного здания – невиданная тогда для жителей СССР высота. Да к тому же непривычная автоматика: например, пока не спустишь воду в уборной, дверь не откроется. Говорят (а может быть, это легенда?), что один из советских инженеров долго не мог из такого помещения выйти, пришлось звать на помощь…

В состав бюро вошли 12 американских и 40 советских специалистов, среди них будущие руководители цехов и отделов ЧТЗ Элиазар Ильич Гуревич, Александр Юльянович Божко, Сергей Михайлович Лещенко, Анатолий Алексеевич Порозов, Григор Одобашьян, Роберт Эмильевич Дитман, Иван Иванович Кириллов, Александра Николаевна Ленкова, Константин Станиславович Митревич, Александр Галанов, Борис Сергеевич Федоров, Борис Викторович Конвиссаров. Группу американских инженеров возглавлял Уоррен Нобл, видную роль в ней играл специалист фирмы «Катерпиллер» Эдвард Терри, впоследствии несколько лет проработавший непосредственно в Челябинске главным инженером Опытного завода ЧТЗ.

Э.И. Гуревич и м-р Э. Терри – Детройт, 30.07.1930 г.

Командировка в США началась 4 апреля 1930 г. В процессе работы над проектом ЧТЗ Э.И. Гуревич, вместе с другими ленинградскими и московскими инженерами, побывал не только в США, но и в Англии, Германии, Бельгии, Франции. Такой маршрут объяснялся не только производственной необходимостью, но и тем, что авиационного сообщения через Атлантику тогда, естественно, не было, 7 или 8 суток плыли из Шербура на океанском корабле «Маджестик» французской компании и прибыли в Нью-Йорк 23 апреля 1930 г.

В задачу бюро входила доработка эскизного проекта ЧТЗ, представленного Гипромезом, с учетом американского опыта организации крупных предприятий и новейших достижений зарубежной науки и техники в области тракторостроения. Генеральный проект завода был завершен и передан в Челябинск 1 июня 1930 г. План разбивки цехов оказался настолько точен, что произведенная затем закладка фундаментов не потребовала никаких изменений [16]. В Ленинград советские инженеры вернулись только 26 сентября 1931 г.

 История строительства ЧТЗ подробно описана в прекрасных книгах и журнальных статьях челябинских журналистов Л.С. Комарова, Е.Г. Ховива и Н.И. Заржевского [17-19], нашла отражение и в других работах [20, 21]. Автор, используя эти и другие ставшие известными к настоящему времени материалы, ни в коей мере не ставит себе задачу составления или ревизии истории ЧТЗ. Его задача гораздо скромнее – воссоздать образ одного Человека, одного Инженера, неразрывно связанный с его Делом, его Заводом, и помянуть при этом добрым словом не только его, но и близких ему людей, располагая данными, весьма скудными ввиду давности событий и малодоступности архивов, полузакрытых и до сих пор. Задача другого плана – показать на конкретном примере человеческой жизни, как Это делалось тогда…Что понимается под словом Это – читатель поймет, дочитав книгу до конца.

 Пусть не посетует читатель, если некоторые житейские подробности тех лет покажутся ему мелкими и несущественными: их сохранилось в памяти так немного, каждая крупица «на вес золота», а ведь автору скоро 75…

Еще одно замечание: в этой краткой биографии Э.И. Гуревича о нем говорится много добрых слов. Но ни одно из них не придумано автором, все они принадлежат другим людям, в чем нетрудно убедиться, обратившись к приведенным ссылкам на источники. А что касается слов не очень добрых, таковые, да поверит читатель, автору просто не приходилось читать или слышать, за исключением выбитых в застенках НКВД показаний товарищей Элиазара Ильича по несчастью.… Эти не очень добрые слова тоже приводятся в книге – как говорится, из песни слова не выкинешь, а уж решать, что больше похоже на правду, автор доверяет читателю…

В начале 1932 г. Э.И. Гуревича вызвал в Москву народный комиссар Серго (Григорий Константинович) Орджоникидзе и предложил снова поехать в США. – Не поеду, – заявил Гуревич. Почему это, – удивился Серго, хорошо к нему относившийся. – Потому, что не могу опять год или полтора жить врозь с семьей, а семья не может без меня, – ответил Э.И. Но не тут-то было: Орджоникидзе тут же снял телефонную трубку и дал иностранному отделу Наркомата тяжелой промышленности (НКТП) указание командировать Гуревича в США вместе с женой и сыном. И Гуревичи поехали. Перед этим сфотографировались: Э.И. отдельно, А.Я. – с сыном, на каждой фотографии поставили свои автографы – так полагалось тогда при получении паспортов для заграничных поездок.

Элиазар Ильич Гуревич – Ленинград, 1931 г.

читать дальше