Любопытная получается картина: он никого не распекал, но все боялись его ослушаться; он был прост и обаятелен, но люди держались от него на дистанции; он нигде не афишировал своего высокого положения, но его всюду выделяли среди других. Даже Ефим Павлович Славский, который без мата практически не разговаривал, к Семенову обращался в тактичной форме.
А.Я. Аникин: "Как-то Славский взял в свою машину министра энергетики Непорожнего. Едут, и Непорожнему, который очень ревниво относился к власти и влиянию Ефима Павловича (не министерство, а государство в государстве), вздумалось по этому поводу поворчать. Славский какое-то время молчал, а потом, когда ему слушать надоело, скомандовал шоферу: "Остановись!" Тот остановился. "Выходи!" - это уже Непорожнему команда. Непорожний, разумеется, ушам свои не поверил и оторопело выкатил глаза, тогда Славский повторил: "Тебе, тебе я говорю, выходи к ... матери". Высадил министра - человека, равного себе по рангу, и уехал. С Семеновым же он ничего подобного себе не позволял. Как Николаю Анатольевичу удалось обуздать его, не знаю, но поставить на место такого зверя - это надо уметь".
Выходит, силой характера Семенов не уступал самому Славскому. "Я вообще не представляю, - говорит дочь Семенова, Ольга Николаевна, - чтобы моего отца кто-то мог унизить или некорректно с ним обойтись. Грубого обращения с собою он не позволял никому". И это, как я понял, у него с молодости.
Н.А. Кошурникова: "Однажды Николай Анатольевич пришел на море расстроенным. "Ну и молодежь нынче растет. Слабая какая-то", - заговорил он через некоторое время.
- Чем слабая? - спрашиваю.
- Не может за себя постоять. Из-за этого сына Толю пришлось из хорошего челябинского вуза перевести в город.
- А что конкретно случилось?
- Да шли через пустырь, и его там шпана избила. Напала и избила.
- Так напасть-то, - возражаю, - могут на кого угодно.
- В таких случаях надо уметь постоять за себя. Вот посмотрите, - поднимает руки, а у него на обоих боках шрамы.
- Что это такое? - изумилась я.
- Ножи, - спокойно ответил он.
- Господь с вами! Вы дрались что ли?
- Да, дрался. Но не ради потехи, конечно, а чтобы постоять за себя.
Так что секрет семеновского умения быть лидером намного глубже. Дело не только в уровне профессиональной подготовки, а еще и в том, чему ни в одном институте не учат: в силе характера, высоком чувстве собственного достоинства, хорошей доле честолюбия, в масштабе личности. Он был рожден с несомненными способностями к власти. Значительность личности Семенова ощущалась во всем: и в манере держаться (просто, уверенно, солидно), и в умении говорить (четко, умно, грамотно). Даже в общении с такими людьми, как академики И.В. Курчатов, А.П.А лександров, А.А. Бочвар (вместе с которым Николаю Анатольевичу была присуждена Ленинская премия), Б.П. Никольский и И.В. Соколов-Петрянов, Семенов выглядел достойно. Да и честолюбие, как отмечает Нина Александровна Кошурникова, в нем тоже ощущалось: "Он был на месте как главный инженер, но это был не тот уровень. Из каждой должности он быстро вырастал". И еще одно важное наблюдение Нины Александровны: "У меня такое впечатление, что он, прежде всего - человек государственный. Что я под этим понимаю? Это когда у руководителя на первом месте только дело и ничего кроме дела. И дело свое он рассматривает как государственное. Семенов всю жизнь работал именно так".
По-настоящему свой потенциал государственного человека Николай Анатольевич впервые проявил во время приснопамятной аварии 1957 года. Его поведение в те сентябрьские дни Борис Васильевич Брохович считает самым важным из всего, что сделал Семенов в городе: "Это была незаурядная вещь. Очень большое дело".
Своеобразие ситуации состояло в том, что в день взрыва банки первых руководителей комбината на месте не оказалось. Директор Демьянович находился в командировке, а главный инженер Мишенков - на курорте. Тогда Николай Анатольевич, который был в ту пору всего-навсего заместителем главного инженера по реакторам, не дожидаясь никаких команд из Министерства, взял всю тяжесть принятия решений на себя. Пока прибыли на площадку Славский и Зверев (начальник Главка) пока вернулся из командировки Демьянович, основное уже было предпринято: определены практические объемы аварии, разработаны первоочередные мероприятия по ограждению загрязненных мест, начато выселение жителей из наиболее пострадавших от радиации поселков. И все это Семенов сделал без оформления решений через Москву. "Проворный, энергичный, хорошо ориентирующийся в ситуации, он, - как вспоминает Михаил Васильевич Гладышев, - успевал: всюду. Нам было дано задание, прежде всего, позаботиться о людях, чтобы не было переоблучения персонала".
М.Н. Гарин: "На следующий день после взрыва меня как дозиметриста посадили на бампер грузовика, дали МАГ (дозиметрический прибор), и мы поехали проверять радиоактивную обстановку. Я замеряю и громким голосом докладываю показания, а мой напарник, сидящий в кабине, записывает. Через определенные промежутки времени мы с ним менялись местами: я садился в кабину, а он - на бампер. Доезжаем до поворота на 37-й завод, видим - нас догоняет на своей "Победе" Семенов. "Ну, что намеряли? - спрашивает. - Покажите-ка ваши данные". Я показал. А тут, рядом, лошади пасутся. "Сходи-ка, померь и лошадей", - говорит он. Я замерил, оказалось 5000 микрорентген в секунду. Не в час, а в секунду, от крупа лошади. Семенов покачал головой: "А теперь, - поднимается он на ступеньку грузовика, - давайте я сам немного проеду". Высадил из кабины моего напарника, и дальше мы поехали с Николаем Анатольевичем: я кричу, а он записывает.
- А для чего ему это надо было?
- Чтобы лично убедиться. Такое у него было правило: наиболее важное в работе проверять самому.
Он тогда был практически никем, третьестепенным лицом на комбинате, но взял всю ответственность на себя и очень хорошо справился".
Помимо того, что отмечено выше, здесь, я думаю, сказался еще и фронтовой опыт Николая Анатольевича. Война научила его и умению быстро оценивать обстановку, и решительности.
После аварии Демьяновича М.А. от должности освободили. Директором вместо него назначили Г.В. Мишенкова, а главным инженером стал Семенов. На его долю во многом и выпало устранение многочисленных последствий взрыва. Он очень активно взялся за работу, но вскоре организм сделал ему первое серьезное предупреждение - случился инфаркт миокарда.
Б.В. Брохович: "Это был первый случай среди близких людей моего поколения. Молодой, энергичный руководитель, инженер в расцвете творческих сил и в 41 год - инвалид. Такое горе. На его иждивении - жена, двое детей, теща и племянница. Сочувствовали все без исключения. Жена, Маргарита Андреевна, вкладывала всю душу в заботу о муже. Беспокоились и делали всё возможное медики, особенно профессор Г.Д. Байсоголов и врач Виктор Николаевич Дощенко".
В.Н. Дощенко: "Инфаркт был сквозной, тяжелейший. Николая Анатольевича ожидал летальный исход, если бы к тому времени мы не получили от свердловчан и других кардиологов Союза информацию об антикоагулянтах - препаратах, замедляющих свертывание крови. Используя их, мы вылечили его за два месяца.
- Как он вел себя во время болезни?
- Очень волевой человек. Никаких оханий, четкое выполнение всех рекомендаций, сразу прекратил курение. Единственное, о чем попросил, - чтобы пачка сигарет лежала на тумбочке.
- Повышенного внимания к себе не требовал? Всё-таки главный инженер, да и психологическая травма сильная.
- Нет. Он лежал в отдельной палате, но вел себя очень демократично, для своего уровня максимально скромно. Хочу отметить любопытный момент: чтобы во время реабилитации побольше двигаться и в то же время поменьше думать о болезни, он сам спроектировал, а потом своими руками склепал катер. У него не только голова, но и руки был отличные. Умел работать на станке, снимать кино и многое другое. Рукодел. В гараже у него всегда царил идеальный порядок".
Но отчего в таком молодом возрасте и вдруг - инфаркт? По мнению врачей, в основном от больших нагрузок - психологических (завод лихорадили регулярные "козлы") и радиационных, потому что, будучи главным инженером, а затем и директором реактора, он принимал непосредственное участие не только в отработке методов, инструмента и технологии расчистки "козлов", но и в ликвидации аварий. Да и перейдя в управление комбината, стиля поведения Семенов не изменил: что бы дозиметры не показывали, если считал нужным, шел на наиболее ответственные участки сам.
Самому участвовать в ликвидации аварий - это, разумеется, не ради бравады, это принцип. "Когда случается ЧП, - считал он, - поступать по-другому руководитель не имеет права".
А какими еще принципами руководствовался он в своей жизни и в своей работе? Прошу своих собеседников показать это на конкретных примерах.
В.Н. Дощенко: "65-й год. Идет секретное совещание по одному из химических цехов. Там люди вместо положенных по нормам 5 бэр получали по 15. Я коротко доложил суть дела и смотрю на Семенова.
- Какое ваше мнение в связи с этим? - спрашивает он.
- Надо ограничить время работ аппаратчиков с особо активными изотопами.
- Я не могу этого сделать, - вскакивает после моих слов директор завода. - Будет сорвано выполнение плана.
- Вы же понимаете, - спокойно, но твердо говорит Семенов, - что, помимо плана, есть еще и закон. А законы надо выполнять.
- Тогда я закрою цех, - не унимается директор.
- И цех закрывать не будем. Даю вам дополнительно три месяца, но чтобы через три месяца переобпучение людей прекратилось".
Отметим: тут Семенов поставил на первое место закон.
П.И. Трякин: "Приходит к Николаю Анатольевичу на прием сын одного нашего бывшего работника. Сын был хорошим специалистом по ремонту медицинской техники (работал по этой части в городской больнице), но после полиомиелита, который дал сильное осложнение на ноги, для него представляло большую трудность добраться до работы. А от отца ему досталась старенькая "Победа". Вот он и пришел к директору с просьбой: "Помогите, пожалуйста, отремонтировать и переоборудовать автомобиль. Я обращался в ваше автохозяйство, мне сказали, что нельзя: частников не обслуживают".
Семенов берет трубку и звонит мне:
- Петр Иванович, надо человеку помочь. Без машины он не работник.
- Хорошо, Николай Анатольевич, подписывайте, я распоряжусь - его "Победу" примут.
И он подписал, хотя, в принципе, принимать в ремонт частные автомобили нам и в самом деле запрещалось".
А тут Семенов, напротив, нарушил установленный сверху порядок и поставил на первое место конкретную человеческую проблему.
А.Л. Лившиц: "После аварии 57-го года выселяли деревню Югоконево. В связи с этим организовали в районе большое, с участием представителей облисполкома и химкомбината, выездное заседание. Заседали довольно долго, в полдень всех пригласили в чайную и накормили обедом. Обед был самый обычный: щи, котлета и компот, но если другие поели, вытерли губы и пошли, то Семенов вытащил из кошелька деньги и обратился к работникам чайной с вопросом: "Где рассчитаться?". Организаторы сначала не поняли, о чем он, а когда поняли, стали объяснять, что, мол, не стоит беспокоиться - за всё уже уплачено. А деньги на переселение, надо сказать, были выделены огромные. Однако Семенова такой ответ не устроил: "Я не могу обедать за счет этих средств, - заявил он. - Я в состоянии заплатить за обед сам". И это была не поза. В таких делах он действительно был очень щепетильным".
Н.А. Кошурникова: "Став главным инженером комбината, Семенов уволил с работы свою жену, Маргариту Андреевну, очень образованную, кстати говоря, женщину. Она сидела дома. Почему? А чтобы не было никаких разговоров. Он понимал, что занимает высокий пост и что на него могут пытаться оказать влияние не только напрямую, а и через родственников. Да и много других нюансов возникает, когда в каком-то отделе сидит жена главного инженера. Чтобы этих нюансов не было, он заставил Маргариту Алексеевну сидеть дома. И так поступал не только он, так поступали и многие другие крупные руководители тех лет, в частности, Николай Яковлевич Ермолаев.
- Они считали, что для людей их ранга должна существовать своя, особая этика?
- Совершенно верно. Они строго следили за своими поступками. То, что позволено обычному человеку, считал Семенов, может быть не позволено ему, потому что он руководитель".
П.И. Трякин: "Домашняя обстановка у Николая Анатольевича была самая обыкновенная. Ничего венского, ничего французского. И нарядами они не блистали. Одевались, как многие другие работники комбината.
- Вы ходили друг к другу в гости?
- Не часто, но ходили, например, на 50-летие.
- Как они угощали?
- По-самарски обильно, но просто. Особо изысканных блюд не помню... В основном салаты, пельмени и пироги. Маргарита Андреевна очень хорошо пекла пироги, поэтому пирогов всегда было несколько видов: "Коля любит с мясом. Коля любит сладкое". Печеное он, в самом деле любил и, если, придя в гости, замечал на столе пирожки с картошкой, всегда говорил: "А как бы к ним поближе?".
Всё было по-русски просто. Надо отметить: Николай Анатольевич никогда не перепивал. Никогда. В жизни не видела его пьяным. Выпьет сколько надо для приличия - и всё. Из гостей всегда уходил первым".
У больших начальников, как правило, и друзья соответствующие - тоже с положением. Представители низких сословий в друзьях у директоров не ходят. Хорошо это или плохо - обсуждать не будем, каждый волен поступать по-своему. Для меня важно лишь то, что Семенов этого правила не придерживался. Круг его друзей (кстати, очень неширокий) формировался по иным принципам, поэтому наряду с руководящими товарищами (Броховичем и Никифоровым) в него входила и мало кому известная Александра Семеновна Корниенко, рядовая сотрудница диспетчерской службы комбината. Она бывала частым гостем в доме Семеновых, а Семеновы запросто бывали у нее.
"На 60 лет они приезжали ко мне из Москвы и привезли в подарок целый набор хохломы", - без важничанья, но не без гордости говорит Александра Семеновна и показывает расставленные тут и там другие подарки Семеновых.
- Они специально приезжали к вам на юбилей? - спрашивал я, налегая на слова "специально" и "к вам".
- Да, - ответила она таким тоном, как будто хотела сказать: "А что тут такого?" - Они и в больницу ко мне приходили, когда я болела, и с днями рождения обязательно поздравляли. Поначалу я, правда, стеснялась, говорила Николаю Анатольевичу, что у меня, мол, гости самые обыкновенные, но он мои сомнения и в голову не брал: "Я же не к твоим гостям на день рождения иду, я к тебе иду. Да и наговариваешь ты на своих гостей, хорошие они люди". И приходили, и мы очень хорошо праздновали. Они же были люди культурные, умели держаться просто и достойно в любой компании.
- А как вы познакомились?
- Совершенно случайно. Выходим как-то из заводоуправления (я тогда еще в 1-м отделе работала) с секретарем Музрукова Любовью Павловной Ларионовой. Вышли, смотрим: на крыльце стоит приятная молодая женщина. "Познакомься, - говорит Любовь Павловна, - это жена Николая Анатольевича Маргарита Андреевна. И не успела она нас представить друг другу, как Маргарита Андреевна подхватила меня под руку, начала что-то рассказывать и, в конце концов, увела к себе домой: "Пойдем, пойдем, я вас напою чаем".
С этого дня мы и начали дружить. И дружили всю жизнь. Как родные были. Я и в Москву к ним много раз ездила. Только открываю дверь, Маргарита (Николай Анатольевич её Морей называл) кричит: "Коля, хозяюшка наша приехала". Они меня называли хозяюшкой за то, что я любила мыть и чистить серебряные с позолотой подстаканники. Им этих подстаканников надарили больше 20 штук, и вот я их зубным порошком начищу, в горку выставлю, и горка сияет, как золотая".
Что сблизило Семеновых с простой работницей диспетчерской службы? Точно сказать не берусь, но, скорее всего - её неуемная энергия: была и комсомольской активисткой, и артисткой народного театра (Семеновы не раз смотрели спектакли с её участием, на сцене Шурочка была так же обаятельна, как и в жизни. Её увлеченность театральным искусством, видимо, и сыграла главную роль при выборе кандидатуры на должность директора Дворца культуры; первым директором ДК была она, Корниенко Александра Семеновна), а кроме того - верность и преданность делу. Не зря, уезжая из города, Славский наказывал: "Ты береги её, это честная баба и трудяга, она никогда тебя не обманет". Вот и всё, что привлекло Семеновых в Шурочке (так они её называли) и даже при большом желании увидеть какой-то расчет трудно. "Папа ни с кем не дружил по расчёту и не искал через дружбу выгоды. Для него главными были чисто человеческие качества. И уже если с кем сошёлся, то это на всю жизнь" (О.Н. Семенова).
Однажды, сидя за чаем, Корниенко стала рассказывать Семёновым, кто она такая, где работала и откуда родом.
Оказалось, что из Омской области.
- Так ты из Омска? - сразу заинтересовался Николай Анатольевич.
- Да, а что?
- А не встречалась тебе случайно фамилия Ивана Стукаленко?
- Ну как не встречалась! Мы с ним знакомы. Он у нас секретарем райкома комсомола был. А вы откуда его знаете?
- Это мой фронтовой товарищ. Мы вместе воевали, но после войны я его следы потерял, знаю только, что должен жить в Омской области. Помоги мне найти его.
Сделать это Александре Семеновне большого труда не составило: еще сохранились те- лефоны комсомольских секретарей, и вскоре Семеновы всей семьей поехали на встречу к Стукаленко.
О.Н. Семёнова: "Это была такая глушь и такая бедность, что я ту поездку до сих пор помню. Голая степь. Но мы всё-таки нашли его друга, встреча состоялась, и вскоре папа перетащил его в наш город".
Должность Стукаленко дали невысокую - работал в ЖЭК-3 смотрителем, но остаток жизни всё-таки провел не в бедности и под медицинским наблюдением, в котором он, будучи израненным и контуженным, постоянно нуждался.
Чтобы такой крупный руководитель (к тому времени Семенов уже был директором) проявил такую деятельную заботу о своем заброшенном в тьмутаракань совершенно безвестном друге - о подобном, согласитесь, услышишь нечасто. Семенов же нашел время и на поездку к Стукаленко, и на то, чтобы устроить его дальнейшую судьбу. В вопросах дружбы, отношения к родственникам и к любимым людям Николай Анатольевич представляется мне человеком не менее интересным, чем в вопросах производственных. Тоже есть чему поучиться.
О.Н. Семенова: "Когда мама выходила за него замуж, у нее на руках была наша бабушка Марианна Тимофеевна, совсем безграмотная, безо всякого материального обеспечения старушка, и неродная малолетняя сестра Тамара, которая в результате событий 37-го года осталась круглой сиротой. Но папу это не остановило. Он всех взял на свое попечение и потом за всю жизнь никому не сказал ни слова упрека, хотя содержать такую большую семью ему, конечно, было нелегко. Даже когда Томка подросла и мама исподволь завела разговор о её трудоустройстве (мол, школу окончила, пора и на работу), папа твердо сказал: "Какая работа? Девочка должна получить высшее образование". И всячески ей помогал. Он ко всем родственникам относился одинаково заботливо.
- Они с Маргаритой Андреевной поженились до войны? - спрашиваю я.
- Нет. До войны они пожениться не успели, потому что папа окончил институт раньше мамы и по распределению уехал в Кривой Рог. А мама продолжала учиться. Планировали вступить в брак после того, как мама получит диплом. Но началась война. Папу после краткосрочных курсов связистов в Ленинграде отправили на фронт, а мама первое время жила в Свердловске, а потом переехала к бабушке в Первоуральск. Работала там на трубном заводе, который выпускал "Катюши". Четыре с лишним года она верно ждала возвращения папы с войны".
К счастью, сохранились фронтовые письма Николая Анатольевича, два из них (почти целиком) вы сейчас можете прочитать. На мой взгляд, это замечательные свидетельства чистоты и благородства настоящего мужского характера.
"Маргаритка, родная!
Вчера получил от Фаинки письмо, из которого узнал о смерти Андрея Георгиевича. Знаю, какая это тяжелая утрата для тебя и Марианны Тимофеевны. Вместе с вами переживаю это горе. Но, милая, только не отчаивайся и не опускай руки. Тебе нужно кончать институт, воспитывать Тамару и заботиться о Марианне Тимофеевне. Ты осталась за главу семьи.
Родная моя! Как бы мне хотелось сейчас, в эти тяжелые для вас дни, приласкать тебя, успокоить, обнять. И чтобы ты у меня на коленях забылась немного и отдохнула от горя и забот. Морик, я тебе послал на Втузгородок до востребования два перевода: на 400 и 800 рублей. Получишь - сообщи обязательно. Дней через 10 вышлю еще. Маргаритка, ты мне напиши, сколько тебе сейчас нужно денег, чтобы закончить институт. Я ведь совершенно не знаю, какие у вас цены на продукты, а ты, милая, не считаешь нужным писать мне об этом, будто это меня не касается. Морик, на мне в такой же мере лежит ответственность за твою дальнейшую жизнь (и теперь не только твою, но и Томки и Марианны Тимофеевны), как если бы я находился вместе с вами в Свердловске. То, что я на фронте, это нисколько не меняет положения дел. Итак, Маргаритка, деньги я буду регулярно высылать на твое имя во Втузгородок, до востребования.
Как я о тебе соскучился, моя хорошая! Увидеть бы тебя хоть на одну минуточку! А пока, Морик, нужно спокойно переносить все трудности. Главное - окончить институт. Ведь осталось всего 4 месяца. Только сделать дипломный проект. Знаю, что трудно, знаю, Морик, но, закончив институт, ты обеспечиваешь своё будущее, будущее Тамары и спокойную старость Марианны Тимофеевны. А не закончишь- в дальнейшем будет ещё труднее, тем более если меня убьют или, чего доброго, искалечат (хотя я вовсе не хочу ни того, ни другого). Поэтому нужно получить диплом.
Ритка, моя Ритка! Второй год, как я воюю, и скоро два года, как не видел тебя. Скоро ли увижу?
Крепко-крепко тебя целую, моя дорогая!
17.07.42. Твой К."
"Моя Маргаритка!
Поздравляю, родная, с праздником 1 мая! Крепко-крепко целую мою синеглазую!
Получил сегодня от тебя письмишко - я его уже давно ждал. Ведь 4 года живем только письмами (Морик, 21 апреля стукнуло мне 27 лет. Тебе в июле будет 25. Какие же мы с тобой старики стали, просто ужас берет). Кажется, сил больше не хватит переносить разлуку! Сколько ещё? Всё фронтовое так въелось, что кажется: всю жизнь только и делал, что воевал.
Ритка, и всё-таки конец должен быть скоро! Берлин завтра будет в приказе. Фюрер куда-то смотал удочки. От Германии остались лишь осколки. Всё идёт к развязке.
Маргаритка, ты мне напиши, милая, как у тебя дела на заводе. Мне это очень интересно.
1.05.45. Твой К."
В 42-м Семенову исполнилось всего 24 года. По нынешним понятиям - студент, несмышленыш. Диплом есть, а серьезности в отношении к жизни никакой. Всё больше увеселения на уме. В письме же что ни слово, то очередное свидетельство здравости суждений, цельности мужского характера, крепости и четкости жизненных позиций. Еще не заключен брак, еще неизвестно, что будет после войны, а он уже берет на себя заботу о целой семье. "На мне в такой же мере лежит ответственность за твою дальнейшую жизнь (а теперь не только твою, но и Томки и Марианны Тимофеевны), как если бы я находился вместе с вами", - такое мог написать только очень ответственный и благородный молодой человек. Он даже счел необходимым обратиться со специальным письмом к Maрианне Тимофеевне: "Разрешите мне, - говорится в том письме, - принять на себя заботу о Маргарите, о Вас и Тамаре и считаться членом нашей общей семьи". Сколько зрелости, серьезности в этих словах и одновременно - сколько такта и деликатности: "Разрешите принять на себя заботу о Вас".
Конечно, война намного ускоряла процесс взросления, но, думается, дело не только в войне - дело во всём предыдущем воспитании.
"У них был трудный, но красивый роман, - говорит о родителях Ольга Николаевна. - Она дождалась его с войны и потом прожила с ним 37 лет счастливой жизни. Как женщина она была счастлива".
О войне, о своем фронтовом пути Семенов рассказывал крайне мало, практически ничего не рассказывал. Дети знали лишь о дистрофии и цинге, которые он перенес под Ленинградом (в их части даже повар умер от истощения), да об одном счастливом случае, который спас ему жизнь: на 5 минут вышел из блиндажа покурить, и в это самое время блиндаж разнесло прямым попаданием снаряда. Из всех, кто там только что находился, в живых остался он один.
Как вы думаете, почему, в отличие от других фронтовиков, Николай Анатольевич рассказывать о войне не любил? - спрашиваю я Ольгу Николаевну.
- Не знаю, и это не единственный предмет разговора, которого он старался избегать. Еще он очень неохотно заговаривал о своем отце, Анатолии Алексеевиче, погибшем на фронте в самом начале войны; при мне ни разу не вспоминал об их с мамой первом ребенке, который умер в 1946 году всего нескольких месяцев от роду. Первый ребенок от любимой женщины - и умер. Почему? Толком не знаю. Это тоже было в нашей семье закрытой темой.
"Несмотря на внешнюю простоту и доступность, - отмечает Н.А. Кошурникова, - Семеновы были людьми довольно замкнутыми и в душу к себе особо-то не пускали".
Потому писать о Николае Анатольевиче как о личности весьма непросто: не хватает сформулированных им самим объяснений своих поступков. А без этого как показать внутреннюю работу мысли, его правила жизни и его понятия о хорошем и дурном? Единственный способ - тщательно отбирать и в должном порядке выстраивать рассказанные сослуживцами и друзьями факты.
Но то, что рассказывает один, частенько противоречит словам другого. Например, Борис Васильевич Брохович пишет, что от должности заместителя министра Семенов категорически отказывался. Его вызывали в ЦК, вызывали к Славскому, но он твердо отвечал: "Нет". А вот Виктор Николаевич Дощенко сказал мне совершенно противоположное: "Когда Николаю Анатольевичу предложили работу в Министерстве, он прямо с завода приехал ко мне в клинику ФИБ. Приехал с той целью, чтобы посоветоваться со мной как с лечащим врачом (а фактически я стал их семейным врачом): соглашаться ему или нет? Позволит ли занимать такую должность здоровье? Я сказал, что в принципе не возражаю, поскольку сердце его в последнее время работает вполне прилично, а нагрузок в Москве, скорее всего, будет поменьше. И Николай Анатольевич моему ответу очень обрадовался.
"Если бы я отказался, - писал он мне позднее из Москвы, - я потерял бы свой авторитет".
Да и Ольга Николаевна отмечает, что переезд в Москву не явился для отца чем-то очень нежелательным: "Быть здесь первым заместителем в таком могущественном министерстве - это ему нравилось. Это соответствовало его потенциалу, потому что должность директора он перерос".
Так искренне отказывался Семенов от предложения или из каких-то тактических соображений? Непонятно. Непонятно также отношение к Семенову со стороны Славского. Когда Семенов умер, Славский много плакал и говорил о нем много хороших слов: "Светлый талант, широкий ум, замечательный специалист и безупречный человек. Он досконально знакомился с делами и всегда имел свое мнение. Уезжая в отпуска и командировки, я со спокойной душой оставлял на него министерство, знал: все будет в порядке - очень ценный работник, я его любил". Однако в 1971 году, когда нужно было сказать свое слово, Ефим Павлович фамилию Семенова не назвал. Он делал все возможное, чтобы его заместителем назначили не Семенова, а начальника 4-го Главка генерал-майора от КГБ Александра Дмитриевича Зверева. Кандидатура Зверева, без сомнения, была достаточно сильной: он давно работал в Министерстве и дело знал, но по каким-то причинам (то ли из-за возраста, то ли из-за прошлой службы в КГБ) она не получила поддержки в ЦК.
В ЦК отдавали предпочтение Семенову. В конце концов, Славский сдался. "Плетью обуха не перешибешь", - сказал он и пригласил Николая Анатольевича для окончательного разговора. Так, может, в этом замысел Семенова и состоял? Чтобы не Славский принимал решение о его назначении, а выше. Тогда положение Семенова сразу становилось более независимым, а это при своенравном характере министра имело большое значение. Скорее всего, Славский относился к Семенову настороженно: очень уж перспективным был этот уральский директор.
читать дальше
|