Расспрашивая о московском периоде жизни Николая Анатольевича, вопрос о его взаимоотношениях со Славским я, естественно, задавал в числе первых. Ответы получил такого содержания:
Б.В. Брохович: "Это были отношения начальника и подчиненного с начала до конца. Плохие отношения со Славским были у меня, а у Семенова - более-менее нормальные".
- Но ведь Славский был человеком очень взрывным, а Семенов, напротив, всегда корректным. Наверное, тяжело ему было?
Тяжело, конечно, но он знал, на что шел, когда соглашался. А в работе между ними было некоторое разграничение функций. Семенов взял на себя всю энергетику.
А.Я. Аникин: "Несмотря на различие темпераментов, Семенов и Славский были хорошей парой. Они здорово дополняли друг друга. Почему? Потому что Ефим Павлович - это, вообще говоря, стратег, он видел перспективу на много лет вперед, мыслил большими масштабами. А Николай Анатольевич - очень сильный производственник, потому взял на себя всю экономику и промышленную политику. Особенно много внимания Николай Анатольевич уделял переоборудованию предприятий. Он был достойный зам. А что касается характеров, то у Семенова он тоже был сильный, только у Славского сила сочеталась с грубостью, а у Николая Анатольевича - с интеллигентностью".
О.Н. Семенова: "Каждый раз, когда Ефим Павлович, бывало, кого-нибудь отматерит, у отца резко ухудшалось самочувствие. Переживал. В то же время он Славского уважал, ценил его как опытного производственника и широко мыслящего руководителя, поэтому сам ничего плохого о Славском не говорил и не поддерживал такие разговоры среди других".
П.И. Трякин: "Славский пользовался в Министерстве громадным влиянием, но если Николай Анатольевич чувствовал уверенность в своей правоте, он отстаивал свою точку зрения и перед Славским. И порою ему удавалось министра переубедить".
В.И. Шевченко: "Семенов особенно настойчиво возражал Славскому насчет передачи атомных электростанций Министерству энергетики. Он говорил, что нельзя этого делать, что это плохо кончится. Но Славский его не послушал: "Чего мы с ними будем возиться! - отвечал он. - Наше дело - построить и поставлять топливо, а всем остальным пусть занимаются они".
Вот Чернобыль и получили".
Ю.Ф. Носач: "Узнав о решении Славского передать АЭС Минэнерго, я был потрясен. Это была грубейшая ошибка. "Что он делает? - подумал я тогда. - Отрывает от АЭС всю проектную, экспериментальную и исследовательскую базу. По сути, бросает станции на произвол судьбы, отдает их в руки непрофессионалов".
- То есть в этом вопросе Семенов оказался прозорливее Славского, хотя тот тоже обладал мощным перспективным мышлением?
- За много лет своего неограниченного правления Ефим Павлович привык, что все его решения правильные. И в силу этого потерял интуицию. А Семенов - он же не только реакторщик, он одновременно и энергетик. Он видел проблему намного конкретнее. Но Славский поступил по-своему и одним махом перечеркнул то, что создавал в течение 30 лет. Он атомную промышленность создал и поднял ее на колоссальный уровень, он же по ней так ударил, что мы будем приходить в себя от последствий этого удара еще много-много лет".
Но это было потом, а поначалу все вопросы в энергетике министр полностью отдал в ведение своего заместителя.
Б.В. Брохович: "22.12.73. Был в Москве в командировке, Семенова дома не застал; он в Сосновом Бору поднимает до номинала только что запущенный блок реактора РБМК-1000 на Ленинградской АЭС. Должен быть доклад Брежневу. Большое дело сделано в ядерной энергетике. Если не отметят - коллективу будет обидно".
Практически все строительство и пуск Ленинградской атомной находились под прямым контролем Семенова. Станция стала его вторым рабочим местом. "Он там жизнь положил, - еще более жестко высказалась Ольга Николаевна, - потому что не только строил, а и аварии потом устранял. Главное, что никто ничего не хотел слушать. Вот решили, что очередной блок надо сдать к началу работы партийного съезда - и баста! Изволь сдавать. А технологически это невозможно. Это все равно, что обязать женщину родить не через 9 месяцев, а через семь. Но разве там докажешь? Без конца звонки (днем и ночью), одна за другой командировки. Мы его почти не видели".
Б.В. Брохович: "Был в Москве, заходил к Семеновым. Маргарита жаловалась, что он чересчур загружен".
А.Я. Аникин: "По своей натуре Николай Анатольевич - человек очень ответственный и добросовестный. Сколько бы на него ни положили - будет везти. Ну, а раз везет... ситуация известная: всю текущую работу министр переложил на него. Домой Николай Анатольевич приходил часов в 9-10 вечера. Ужинал, немного уделял внимания своей любимой внучке Насте и сразу ложился спать. До того выматывался. О работе обычно не рассказывал и, если жена все-таки спрашивала, отвечал односложно".
Б.В. Брохович: "25.10.74. Прилетели из Москвы Семенов Н.А., Зверев А.Д. и Дерябин И.Е. (начальник Главка - В.Ч.), осмотрели завод 235 и РТ. Осмотр связан с тем, что вопрос будет рассматриваться на коллегии министерства. Все трое остались недовольны. Строительство идет медленно. Мне и начальнику строительства Пичугину попало за срыв сроков".
Кроме этого, Семенову нередко приходилось бывать на различных заседаниях в ЦК и Совете Министров. Об одном из них, посвященном вопросам выпуска ширпотреба, он рассказывал Броховичу и Аникину в таких словах: "Впечатление такое, будто побывал на захудалом профсоюзном собрании. Министр морского флота Бутома Б.Е. вскакивал со своего места, кричал, чего-то требовал, махал руками, нисколько не лучше вели себя и другие. В результате предложение заместителя председателя Совета Министров Новикова В.Н. провалилось.
Конечно, проблему выпуска товаров широкого потребления надо решать, но добро бы предлагали делать что-то стоящее, высокотехнологичное. Например, изотопы для медицины и других целей, а то навязывают всякую мелочь".
О.Н. Семенова: "После таких заседаний папа просто заболевал. "Моря, налей-ка мне рюмку водки", - говорил он иногда, возвратившись оттуда (из ЦК - В.Ч.). Это значит, что наслушался и насмотрелся досыта. "И такие люди нами правят". Особенно он не любил партийных чиновников: "Что они там делают? Да ничего не делают. Мешаются только, дублируют нас". Мужчин, которые шли по комсомольско-партийной линии, он не уважал, считал, что каждый нормальный мужик должен заниматься или производством, или наукой. Славский - производственник, поэтому, несмотря ни на что, отец его ценил".
В то же время Виктор Иванович Подольский говорит о Семенове как о дисциплинированном коммунисте. "Однажды, - приводит конкретное доказательство Виктор Иванович, - на 45-м заводе случился выброс, но горкому партии об этом доложено не было. А в ЦК узнали (КГБ сообщил) и звонят оттуда: "Что там у вас произошло?"
- Да ничего вроде.
- Как ничего? Разберитесь!
Не успел положить трубку - из обкома звонок и опять тот же самый вопрос: "Что у вас случилось?"
Все вокруг знают, только первый секретарь горкома в полном неведении. Я к Семенову: "Николай Анатольевич, в чем дело?" "Да выброс небольшой произошел", - отвечает. Ему-то, конечно, обо всем доложили сразу (на этот счет у Семенова было строго: малейшее происшествие - немедленно звонок лично ему). Он в свою очередь проинформировал Главк. А вот поставить в известность горком никто не посчитал нужным. Естественно, у нас состоялся серьезный разговор на бюро. А там коммунисты были принципиальные, особенно два рабочих, которые в составе танковой бригады до Берлина дошли, ребята будь здоров, они ему прямо сказали: "Это с вашей стороны недооценка роли коллективного органа", - и Николай Анатольевич, к чести его будет сказано, сделал из разговора правильные выводы: больше такого не повторялось. Он отреагировал на критику и в то же время сохранил уважительные отношения с горкомом".
"Сделал правильные выводы", - говорит Виктор Иванович. Но это признание критики, я так думаю, было чисто внешним. На самом деле в деятельности партийных органов Семенов большого толку не видел. Особенно раздражали его последние годы правления Брежнева-Суслова.
О.Н. Семенова: "Если раньше его доклады к конференциям визировали практически без замечаний, то тут начали цепляться: "А почему не сказано о роли лично генерального секретаря?" На полном серьезе спрашивали, и его это очень удручало. Еще его удручало, что он все это видел, понимал, а повлиять не мог".
"Как не мог? - может воскликнуть тут кто-нибудь из молодых, воспитанных на современной антикоммунистической пропаганде. - А Сахаров? Он тоже работал в оборонном ведомстве, однако не побоялся выступить против". Я не буду ни обвинять Николая Анатольевича, ни оправдывать, скажу лишь, что каждый мнит себя стратегом, видя бои со стороны. Не стал Семенов заниматься политикой - и все тут. Сам антипартийные разговоры не вел и жену сдерживал, если она начинала высказываться слишком откровенно. Но его отношение к партийным функционерам было совершено определенным: эти люди занимаются не делом. В руководстве страны он с уважением относился только к двум деятелям - А.Н. Косыгину и Д.Ф. Устинову.
К сожалению, надежды В.Н. Дощенко на то, что в Москве у Семенова работа будет поспокойнее, не оправдались. Чего стоит лишь следующий факт. На Ленинградской атомной возникла аварийная ситуация: разбухший от облучения графит намертво схватил каналы. Несмотря на все старания штатного персонала, вытащить их из реактора не удавалось. Пришлось первому заместителю министра возглавить ликвидацию аварии самому. Облучился, конечно, очень сильно. Из Ленинграда его привезли в Москву в сопровождении врача и сразу направили в больницу. Немало было и других сложных ситуаций. В результате в 1977 году у него случился второй инфаркт.
Б.В. Брохович: "21.03.77. Прилетели на профсоюзный отраслевой съезд. Был у Семеновых, Николай Анатольевич в больнице. Пролежит, вероятно, полтора-два месяца, но надеется выкарабкаться и работать. Маргарита Андреевна предлагала ему бросить все и уехать на Урал. Не прижилась она в Москве.
25 марта Николаю Анатольевичу стало хуже, и его перевели в реанимацию. Он пытался разделить квартиру, чтобы выделить отдельную дочери (Ольге -В.Ч.) с зятем и внучкой, но в Министерстве ему не помогли.
Слава Богу, 1 апреля Николай Анатольевич вышел из реанимации, и был перемещен в загородную больницу.
Сентябрь 1977 года. Отдыхали с женой в "Южном взморье", позвонил оттуда в Москву Звереву А.Д., он сообщил, что Семенов снова лежит в больнице, но вроде состояние здоровья удовлетворительное, и добавил: "Заездили мужика, особенно с Ленинградской АЭС".
После выздоровления Славский Семенова не заметил, не принял, поручений не давал, ничего не сказал. Вся текущая работа опять на нем, а министр занимается лишь мирными проблемами: удобрениями, золотом (его извлекали как сопутствующий элемент из урановых руд - В.Ч.), сыроварением да разведением рыбы".
Еще одна запись из дневника Бориса Васильевича: "Отдыхали вместе с Семеновыми на Иссык-Куле. Сидим как-то с ним, загораем, я и говорю: "Коля, завидую я тебе. У тебя ни одного седого волоса. А я седой, как лунь". А Николай Анатольевич отвечает: "А я тебе завидую, Боря: у тебя нет ни одного инфаркта".
"Иногда такая тоска берет, - признался он мне во время очередного приступа болезни (произошло еще кровоизлияние в мозг), - что жить не хочется".
Самое удивительное, что Семенов не мог брать путевки и периодически поправлять свое здоровье в санаториях.
П.И. Трякин: "Был такой случай. Я заканчивал отдыхать в Ессентуках, а Николай Анатольевич приехал в Кисловодск. Его там осмотрели и сказали: "Поскольку вы перенесли инфаркт, мы вам запрещаем дальние прогулки. Только на скамеечку, а ходить нельзя. Ванны тоже запрещаем".
- Как так? - удивился Николай Анатольевич. - Я же дома не то что хожу - работаю.
- Дома, пожалуйста, работайте. Если что случится, отвечать будут ваши врачи. А мы за вас отвечать не хотим.
- Так, может, мне назад уехать, коли никакого лечения не будет?
- Дело ваше.
И он уехал: "Чего я тут буду сидеть в душной комнате?".
Когда с Семеновым случился инфаркт, а потом еще и инсульт, по Министерству поползли разговоры. "Наверное, пора Николаю Анатольевичу на пенсию. Хороший он мужик, но что поделаешь. Два инфаркта - это не шутка". Узнав об этом, Семенов сильно переживал: "Если уйду с работы, сразу умру".
"И в самом деле, - подтверждает Ольга Николаевна, - выходя на работу, папа начинал себя чувствовать гораздо лучше". - "А каким он был дома? - спрашиваю я Ольгу Николаевну, когда она стала рассказывать о некоторых особенностях его характера.
- На комбинате, в Министерстве его знали как очень серьезного и требовательного руководителя, а дома?"
- А дома он был совсем другой: добрый, мягкий, совершенно не конфликтный, очень непритязательный и домашний. Дом свой и свою семью любил очень. Самое большое счастье для него - это когда все дома, все вокруг него. Тут он просто блаженствовал.
- Он вас как-то воспитывал?
- В привычном понимании слова - нет. Никаких нотаций, тем более - выволочек. Даже когда что-то натворим, голоса не повышал, в этих случаях у него просто очень характерно отвисала нижняя губа. Если губа оладушком отвисла вниз, значит, папа расстроен, и мы быстро корректировали свое поведение. Он умел оказывать влияние без шума. Ну, пошла я, например, в соседнюю комнату, а дверь почему-то не открывается. Только что открывалась, а теперь не хочет. Заклинило. Я сразу начинаю горячиться и что есть мочи дергать ее. "Никогда сходу не применяй силу, - спокойно подходит ко мне папа. - Разберись сначала, может, сила вовсе и не нужна". Тут же посмотрел - оказалось, под дверь закатился карандаш. "Видишь: только и всего-то".
Вот это: "Не применяй силу, разберись сначала" я запомнила на всю жизнь. Универсальное правило.
Вторая заповедь, которую я усвоила от отца: "Не проси, не унижайся ни перед кем, старайся решать свои проблемы самостоятельно". Теперь, став взрослой, я вижу, что это тоже очень верно. Отец, как видно, знал людей исключительно глубоко".
А о третьем воспитательном моменте мне рассказала Нина Александровна Кошурникова:
- Как-то брат Николая Анатольевича, Володя, в присутствии Григория Васильевича Мишенкова стал жаловаться на свою работу: "Сидишь всю смену, как дурак, - сказал он, - и глазеешь на эти лампочки". (А работал он в службе управления реактором и в принципе парень был толковый). На что Григорий Васильевич тут же заметил: "А ты никогда не задумывался над тем, за что тебе такую зарплату платят?" - "Ну что, съел? - выждав паузу, ухмыльнулся Николай Анатольевич. - Думать надо, когда говоришь".
Сам он, как уже было отмечено, умел говорить исключительно четко и дельно. Непродуманных фраз в его речи не было.
"Вроде и немного скажет, а западает глубоко и надолго", - так оценила "педагогические беседы" отца Ольга Николаевна. Но не только сказанное надолго запоминалось детям. Порою не менее поучительным было его молчание. "Когда моя семейная жизнь разладилась, - продолжает Ольга Николаевна, - папа очень переживал. Даже плакал несколько раз. А получилось так, что, разведясь, мы продолжали жить с мужем в родительской квартире еще целый год. Ситуация наисквернейшая. Но папа вел себя настолько интеллигентно и тактично, что не знаю, откуда у него брались силы. Ни мне никаких условии не ставил, ни зятю плохого слова не сказал. С обоими поддерживал одинаково ровные, корректные отношения. Мама иной раз могла пошуметь и даже бросить резкое слово, а папа такого не допускал. Образец выдержки и воспитанности".
- А откуда в нем это? - спрашиваю. - Кто были его родители?
- Графов в роду не было, - по-своему поняла мой вопрос Ольга Николаевна. - Наша бабушка по отцовской линии, Екатерина Максимовна, работала учительницей, дедушка, Анатолий Алексеевич, тоже. А прадед, как рассказывают, служил машинистом на царской железной дороге. По тем временам это было очень круто. К нам иногда из Самары тетя Женя приезжала (папиного отца сестра), интеллигентная такая старушка и тоже учительница, так она спрашивала нашу маму:
- Ты, чать, - она именно так и говорила, - ты, чать, не сама полы моешь?
- Нет, сама, - отвечала мама, - прислугу не держим.
- Ну, значит, ты не барыня. А вот моя мама была барыня. У нас (у машиниста железной дороги то есть - В.Ч.) свой особняк был, кухарка, служанка и выезд по праздникам".
Из сего следует, что Николай Анатольевич - интеллигент не в первом поколении, а это, при крепких семейных традициях, имеет очень большое значение. Кстати, выезд и у Семеновых тоже имелся - за ним правительство закрепило служебную "Чайку", но она использовалась строго по назначению - только для служебных целей. "А чтобы поехать на ней на базар или в парикмахерскую - это даже не обсуждалось".
- А как он отдыхал и с кем? - продолжаю расспрашивать я далее.
- ЦК-овские и совминовские заведения он не любил, хотя - пожалуйста, доступно было, только попроси. Его там все раздражало: и друг перед другом меняющие наряды дамы, и необходимость к завтраку, к обеду и к ужину надевать галстук. Комфортнее всего он чувствовал себя на даче. Наденет семейные трусы и какую-нибудь старую рубаху и на токарном станке (Брохович подарил) что-нибудь мастерит из дерева. Любил также прививки на яблони делать. Мама увидит его в этом наряде, расшумится: "Опять ты это тряпье где-то нашел! Сними сейчас же", - а он спокойно отвечает: "А мне так удобно". Дачка у нас была не ахти какая, по сегодняшним меркам - развалюха, но папа любил проводить там выходные.
- А отпуска он где проводил?
- В последние годы вместе с Броховичами и Савчуками (директор из Свердловска - В.Ч.) они много ездили по красивым местам: В Карелию, на Иссык-Куль, на Алтай. Сохранилось много фотографий с этих поездок, отец также снимал кино. А однажды ему предложили провести отпуск на заводской базе, которая располагалась на Рыбинском водохранилище, и, поскольку папе на юг ездить запретили, он с удовольствием согласился. Там не было никакой роскоши, простые домишки, но мы так здорово отдохнули. Правда, в первый день нам накрыли стол по ЦК-овскому варианту: черная икра, коньяк, боржоми, но отец это сразу пресек. "Сколько с нас за обед? - спросил он после того, как мы поели и попили.
- Что вы, что вы, - замахали руками те, - это же просто угощение в честь встречи.
- Ну, в честь встречи - ладно. А в дальнейшем? Мы же тут будем завтракать, обедать и ужинать.
- Ну... по 6.50 в сутки.
- А что можно на 6.50 приготовить?
- У нас такая себестоимость.
- Не надо мне рассказывать сказки про себестоимость. Я сам был директором и понятие о себестоимости имею. Словом, чтоб больше никаких коньяков и икры и оплата - как со всех остальных".
Это не потому, что папа аскет. Вкусно поесть, например, поросеночка жареного, он любил, но терпеть не мог привилегий.
- А праздники вы где отмечали?
- Дома. Могли бы и в ресторане, папин заработок позволял, но ему больше нравилось дома, и мы с ним заранее обсуждали, что приготовить. Красиво накрытый стол, хорошие гости (например, чета Никифоровых), в полном сборе дети и внуки - это для него был самый хороший праздник.
- Как он чувствовал себя в Москве?
- Ему нравилось, а мама тосковала. "Да что ты, - говорил он ей, - посмотри, какие тут возможности, сколько театров, музеев и исторических мест", - но она по-настоящему к Москве так и не привыкла.
А.Л. Лившиц: "Нам тут скучно, - говорила она при встречах, - ты же знаешь: Коля не любит заводить новых друзей. Уж если у него есть друг, то навеки, а если его не стало, то все, другого не будет. Здесь мы практически одни".
В выборе друзей он действительно был очень строг".
Б.В. Брохович: "21 апреля 1973 г. Николаю Анатольевичу исполнилось 60 лет. В этот день он находился в командировке в Чехословакии (строили там АЭС - В.Ч.). Маргарите Андреевне позвонил секретарь ЦК Рябов Я.П. и сообщил, что Семенов в связи с юбилеем награжден орденом Октябрьской Революции. После Праги Николай Анатольевич съездил еще в Белград. Состояние здоровья удовлетворительное".
18.07.79. "Вместе со Зверевым А.Д. и Кругловым А.К. Семенов приезжал на нашу площадку. Спрашивали с нас за строительство объектов комбината. Особенно плохо было то, что на "Б" в банке № 13 температура поднялась до 122 градусов вместо 96 по регламенту. Законно вспомнили 57-й год и нашу безответственность".
30.12.81. "Семенов более 10 дней лежал дома, ему внутривенно вводили лекарства. Но духом не упал, во вторник звонил и сразу стал говорить о проведении совместного отдыха летом. Это был последний его звонок".
Н.А. Кошурникова: "Помимо инфарктов, тяжелого отека легких и аритмии, Николай Анатольевич еще перенес большие радиационные нагрузки. Раньше ведь порядок был какой: перезагружается реактор или повышается мощность - обязательно должен присутствовать главный инженер или его заместитель по реакторам. Они дежурили полные смены, пока не закончится цикл, и облучались сильно. На кассете у Николая Анатольевича зарегистрировано около 250 рентген, но фактически он получил никак не меньше 600- это проверено расчетами. У него были симптомы поражения костного мозга, содержание лейкоцитов в крови падало за 3500. Мы неоднократно уговаривали его лечь на обследование и поставить диагноз, но он категорически отказывался. "Не хватало еще, - отвечал Николай Анатольевич, - чтобы директора комбината стали профбольными". Поэтому диагноз - хроническая лучевая болезнь - был выставлен ему только после смерти. Согласно заключению ВКК, его заболевание и смерть были связаны с большими дозами лучевого воздействия".
"Фактически, - считает В.Н. Дощенко, - его преждевременная смерть была предрешена. Сердце настолько ослабло, что без таблеток Семенов уже не мог".
А как все случилось? Что послужило непосредственным поводом очередного сердечного приступа? На этот счет я услышал две версии.
По первой из них (все произошло в день прощания с секретарем ЦК М.А. Сусловым), Семенов позвонил жене, сказал, что едет обедать и вышел на крыльцо. Еще не успели ему подать машину, выходит из здания Министерства Славский: "Ты куда?" - спрашивает.
- Да съезжу пообедаю.
- Давай сначала попрощаемся с Михаилом Андреевичем, а потом пообедаешь".
Семенов согласился, они приехали к Дому Советов, стали спускаться по лестнице, при этом Славский ушел вперед, а Семенов поотстал. Вдруг Николаю Анатольевичу стало плохо. Он сел на скамейку, потянулся за нитроглицерином, но вытащить его из кармана не успел.
По другой версии, прежде чем ехать на похороны, Славский и Семенов встретились не на крыльце, а в кабинете министра и между ними, судя по всему, состоялся очень крупный разговор. Дело в том, что Николай Анатольевич так и не смирился с решением Ефима Павловича передать атомные электростанции министерству энергетики. Он ясно видел опасность этого шага. Но как заставить министра, тем более такого, как Славский, изменить свое решение?
По рассказу Александра Львовича Лившица, Семенов написал письмо Председателю Совета Министров Косыгину, попросил Алексея Николаевича вмешаться в рассмотрение вопроса. Славский узнал об этом и вызвал своего непокорного заместителя для объяснения.
Какая из этих версий более правильная, трудно сказать. Но Ефим Павлович на поминках Николая Анатольевича неоднократно повторял: "Это я погубил его. Это моя вина". Что он при этом имел в виду? То ли в самом деле роковой разговор, то ли приглашение поехать вместе в Колонный зал. Понять можно по-разному. Как бы то ни было, 30 января 1982 года Николая Анатольевича Семенова не стало.
Узнаю о судьбах других представителей рода Семеновых и не могу отделаться от ощущения, что с некоторых пор над этой семьей навис злой рок. Судите сами: несколькими годами раньше совершенно нелепо погиб младший брат Николая Анатольевича - Владимир (ехал на "Волге", услышал в переднем колесе какой-то звук, решил на ходу приоткрыть дверь и послушать, в чем дело, именно в этот момент колесо попало в яму, и Владимира выбросило из кабины на дорогу); семь месяцев спустя, после похорон отца, прямо на работе умер сын Семенова - Анатолий (тоже от сердечного приступа), а в 1992 году умерла и Маргарита Андреевна. От совсем еще недавно довольно многочисленной семьи осталось всего три человека: дочь Ольга, внучка Настенька и внук Андрей.
В.Н. Дощенко: "Если не говорить об отце и матери - это был лучший из всех людей, которых я знал. Его смерть стала большой потерей для всей нашей отрасли".
В.И. Подольский: "Славский, Музруков и Семенов - это плеяда настоящих директоров-хозяйственников. Он на одном уровне с этими великими творцами, создателями атомной промышленности".
Н.А. Кошурникова: "Семенов был настолько сильным заместителем, что вполне мог стать министром. Вполне. И был бы очень хорошим министром. Но в то время еще в достаточной силе находился Славский. В этом отношении нашей отрасли повезло: ее одновременно возглавляли два таких крупных руководителя. Отсюда и успехи, которые имела наша промышленность".
Источник: Черников В. Государственный директор: (Н. Семёнов) //КамерТон. - 2001. - № 44, 45, 46, 47, 48.
| 
