ДВА ГОСБАНКА Революционные преобразования вызвали к жизни еще одно противостояние, которое в Челябинске, по словам историков, оказалось уникальным – «между двумя госбанками». Оно длилось почти четыре месяца – вплоть до контрреволюционного мятежа белочехов в мае 1918 года. Ситуация, действительно, парадоксальная. На волне национализации коммерческих банков, частные финансовые учреждения были слиты с Государственным банком – и в январе 1918 года появился Народный банк РСФСР. В феврале отделение Народного банка появилось и в Челябинске на базе объединенных трех коммерческих банков. И.И. Введенский воспринял это как нонсенс, как дублирующую структуру, которая, тем не менее, связывается по своим делам с Центральным управлением государственного банка. Само Челябинское отделение Госбанка при этом продолжало независимое существование, имело собственный баланс, осуществляло самостоятельную операционную деятельность и выполняло классические функции отделения. - Это совершенно ненормальное явление в финансовой жизни, созданное бесконтрольной и безответственной советской властью, - был убежден Введенский в отношении Народного банка и не признавал его «правильно и законно функционирующим финансовым учреждением». Впрочем, ряд деталей этого противостояния могли бы прояснить отношения И.И. Введенского и управляющего Челябинским отделением Народного банка Ивана Андреевича Дунаева. К сожалению, материалов по И.А. Дунаеву обнаружить не удалось. Остаются лишь предположения. 
Челябинское отделение Русского торгово-промышленного банка Безусловно, они были хорошо знакомы – Дунаев возглавлял до революции Челябинское отделение Русского торгово-промышленного банка, одного из крупнейших в стране, имевшего широкую сеть отделений и агентств, в том числе в торговом Троицке и золотоносном Миассе. Дунаев и Введенский не были новичками в банковском деле, чтобы легко поддаваться революционной романтике; и тот, и другой понимали последствия «небрежного» отношения к банковской системе. Скорее всего, они оба пытались сохранить то, чему отдали годы своей жизни. Первый жил иллюзией перерождения вверенного ему торгово-промышленного банка на новых, уже некоммерческих условиях. Второй охранял принципы государственного банка, который мог исполнять свои функции и в распределительной системе хозяйствования. Как покажет время, Введенский окажется прав. МАНИФЕСТ ВВЕДЕНСКОГО Все эти сложные события крайне плохо сказались на здоровье пятидесятилетнего управляющего – зимой 1918 года он практически слег. Были моменты, когда Иван Иванович хотел на все махнуть рукой, «переждать ситуацию», словно в революционное время это возможно. В феврале он пишет прошение на имя управляющего Государственным банком о предоставлении продолжительного отпуска для поправления здоровья. «Или же увольнения меня вовсе со службы, - добавляет он крайнюю меру, - в случае неразрешения отпуска». «Считаю своим долгом сообщить, что в силу своего болезненного состояния по настоятельному требованию врачей я положительно не могу и не в силах далее продолжать занятия, - продолжает он. – А потому прошу теперь же избрать временного заместителя управляющего, которому я мог бы передать ключи, так как контролер – прямой заместитель – также серьезно болен…» Кстати, отойти от дел, не передав дела проверенному человеку, Введенский тоже не мог, и указал в прошении имя своего преемника – бухгалтера И.А. Фролова, который «неоднократно и продолжительное время исполнял обязанности контролера». Судя по материалам личного дела, Ивану Ивановичу все же удалось «вырвать время», чтобы перевести дух, обдумать дальнейшие шаги, хотя и не ясно: дали ему отпуск или уволили. Ему нужно было собраться силами – жизнь в пятьдесят лет не кончается, и за нее нужно сражаться. В апреле 1918 года ему удалось выбраться в Петроград на «консилиум врачей» - на самом деле, выбраться за старыми связями и поддержкой. Он вернулся в Челябинск в самый канун мятежа белочехов. В середине мая советская власть в городе была низвергнута. При всех ужасах гражданской войны – а они уже широкими волнами расходились по стране – И.И. Введенский, скорее всего, был рад подобным переменам в городе: восстанавливалась органы местного самоуправления, городская дума, земские учреждения, прежняя финансовая инфраструктура. Причем, восстанавливались достаточно быстро. Уже 4 июня 1918 года в здании Челябинского отделения Госбанка прошло большое собрание с участием представителей банка, Казначейства, Податной инспекции, Биржевого комитета, городского самоуправления, кооперативных организаций, частных кредитных учреждений. О положении дел говорили эмоционально и в оценках не скупились. Итогом станет совместное заявление, опубликованное в газете «Союзная мысль». Его оригинал был подписан И.И. Введенским и, по сути, стал его политическим манифестом. «Советская власть, не пользуясь доверием всего народа, взяв на себя управление страной, в каком-то непонятном ослеплении совершенно бесконтрольно принялась за разрушение всего старого и довела когда-то великую страну до небывалого в ее истории развала. Ее разрушительная деятельность коснулась и таких демократических организаций, как кредитные, ссудо-сберегательные товарищества, их Союзы, а равно другие кооперативы, которые вынуждены были испытать на себе посягательство на их имущество, капиталы и даже быть безмолвными свидетелями грубого захвата под видом национализации некоторых предприятий». Введенский ставит в упрек новой власти и нарочитое пренебрежение обязательствами по ценным бумагам. Например, припоминает аннулирование облигаций военных займов и Займа Свободы, которые размещались, в основном, среди демократических слоев населения, а также говорит о прекращении или ограничении выдачи денег населению по вкладам. Последствия таких действий были для него очевидны – это подрыв доверия к банковской системе. Главная задача, которую он ставит перед банками и Челябинским отделением Госбанка, - «устранить зло, сделанное большевиками, вернуть нормальную деятельность, при которой всякий трудящийся, сдавший свои трудовые сбережения, мог бы быть уверенным, что они будут целы, сохранны и принесут законный процент». - Теперь, когда наступает время для истинного народовластия, особенно ценно доверие трудового народа к указанным кредитным учреждениям, - убеждает Иван Введенский банковских служащих и горожан. – Нам всем следует помнить, что деньги – главный двигательный нерв хозяйственной жизни страны. Их недостаток в финансовых учреждениях может вызвать заминку в производстве, что крайне болезненно может отозваться на самом трудовом народе. Сегодня под этим тезисом подписался бы любой руководитель банка. Но век назад у Ивана Введенского просто не оставалось «старого, доброго времени» на доказательства… ПОД СИБИРСКИМ ПРАВИТЕЛЬСТВОМ Летом 1918 года он еще живет надеждой, что теперь, когда «насильники-большевики-комиссары» свергнуты, удастся восстановить здравый порядок экономической жизни, а страна, «побунтовав немного», снова войдет в рабочее русло. Определенный посыл к таким мыслям давал и тот факт, что в июне Совет министров Временного Сибирского правительства во главе с адмиралом А.В. Колчаком издал постановление «О закрытии депозитов и счетов советских учреждений, перечислении в казну и передаче в распоряжение земских учреждений остатков сумм по сим депозитам и счетам». Средства возвращались на круги своя, и это давало определенную гарантию. Также Введенский не мог не приветствовать восстановление банковской «вертикали власти» - без какого-либо противостояния и абсурда в деятельности. В Омске был создан Государственный банк Сибири, и Челябинское отделение перешло в его подчинение. А затем – все в том же июне - челябинским властям и в отделение Госбанка пришло предписание Временного Сибирского правительства: «Предлагаю немедленно передать ключи банка, суммы, отчетности и дела командируемому бывшему управляющему государственным банком И.И. Введенскому, которому оказывать полное содействие в деле впредь до особого распоряжения…» Ключевой организационной задачей для И.И. Введенского стала денационализация банков. Чтобы восстановить прежнюю коммерческую систему, Иван Иванович провел несколько совещаний. Итогом стало достаточно честное и взвешенное решение «разделить пассивы Народного банка между вновь воссозданными коммерческими банками пропорционально балансам последних на 1 марта 1918 года». Основное место в пассивах занимали остатки на текущих счетах, наполовину сформированные в валюте, а также вклады, подразделявшиеся на вечные, срочные и бессрочные (до востребования). Это решение давало возможность проводить банковские операции с населением. К заслугам И.И. Введенского можно отнести и то, что челябинское Зауралье не превратилось в «территорию бонов», суррогатных денег, как это произошло с некоторыми регионами еще в 1917 году. При всей революционной неразберихе и заполонившим страну фальшивомонетничеством снабжение денежными знаками в Челябинске все-таки оставалось достаточно ровным. В мае 1919 года Введенский докладывал, что порядок снабжения деньгами полностью восстановлен в дореволюционных рамках: «Во исполнении циркулярного распоряжения имею честь донести, что Челябинское отделение снабжает оборотным и разменным капиталом все подотчетные ему казначейства, а именно Челябинское, Миасское, Троицкое, Кустанайское, Куртамышское, и неподотчетные Верхнеуральское и Курганское. Каких-либо других изменений в порядке снабжения денежными знаками надобности не встречается…» Хотя трудностей было предостаточно, в том числе и технических. Например, оказалось немало недочетов в шифровании денежных переводов. «Все получаемые мною особенно последнее время шифрованные телеграммы из Центрального управления передаются искаженными, - сообщал Введенский в Омск. – Текст передан с таким искажением, что невозможно уловить даже общий смысл переданного вами распоряжения. Просьбы о срочной проверке их на телеграфе остаются обыкновенно без ответа по несколько дне. Такие ненормальные явления могут вызвать крайне нежелательные и опасные последствия». 
Акт о приемке ценностей Челябинским Губфинотделом от бывшего Челябинского Агентства Русского для внешней торговли банка, 1920 г. К маю 1919 года гражданская война снова возвращалась на Урал – колчаковская армия терпела одно поражение за другим. Тем не менее, приказы Временного Сибирского правительства пока были в силе и исполнялись даже в мелочах. К примеру, все служащие Челябинского отделения Госбанка, получавшие свыше 600 рублей в месяц, обязаны были предоставить комплекты белья для нужд армии. Выполнить это было трудно – «в силу чрезвычайной дороговизны при скудных средствах служащих». Они и поизносились. В мае Введенский писал управляющему Госбанком: «Считаю своим нравственным долгом доложить, что все служащие отделения… находятся в чрезвычайно тяжелых условиях. Не сгущая красок, следует признать, что они обречены на полуголодное существование без всякой возможности удовлетворить даже такие нужны, как пополнение изношенного белья и носильного платья. Служащие отделения при работе часто по 12-13 часов в сутки в материальном отношении находятся в несравненно более тяжелых условиях, чем служащие на частной службе… Это отрицательно действует и на продуктивность их работы, тогда как в настоящее время требуется чрезмерное напряжение всех сил, чтобы справиться со всей массой дел – в большинстве случаев, срочного характера…» Ситуацию исправить будет уже не суждено – в июле 1919 года снова сменится власть, и в Челябинск войдут войска Красной Армии… ТРЕТЬЕ ИЮНЯ А пока, в начале лета 1919 года, Челябинск был похож на растревоженный муравейник – практически, это был прифронтовой город. Суматоха и нервозность царили во всем, в том числе и в Челябинском отделении Госбанка. Усугубляло и без того плохое настроение майское предписание, что отделение и его сотрудники высших и средних чинов в связи с наступлением Красной Армии будут эвакуированы в Сибирь, в Красноярск. Предстояло снова сорваться с места, и если у Ивана Ивановича Введенского детей не было, то у его помощников и заместителей были большие семьи. Выбор перед людьми был «аховый»: либо с банком в Красноярск, либо мобилизация в действующую колчаковскую армию. Между тем, в сидящем на чемоданах отделении банка творилось что-то невообразимое. Сохранился рапорт кассира В.И. Панюкова о работе банка в те дни: - Отделение переживает неимоверно тяжелую работу. Кассовому персоналу приходится удовлетворять массу капризных и нервных по обстоятельствам клиентов, и особенно теперь, когда волна беженцев хлынула из Уфы и прилегающих к ней местностей. Число их стало достигать более 500 человек в день. Большей частью, они приходили для обмена различного сорта суррогатов: самарских, уфимских облигаций, оренбургских знаков на денежные знаки Российского правительства. При этом кассирам проходилось ежедневно задерживать негодные или поддельные облигации на десятки тысяч рублей. Клиенты возмущались, требовали всякого рода разъяснений. Банк готов был взорваться изнутри. - Начиная с утра и до окончания операционного дня, абсолютно нет никакой возможности хотя бы сколько-нибудь передохнуть, хотя бы иметь 5-10 минут свободного от публики времени, - продолжал Василий Иванович. - Невольно как-то весь, в буквальном смысле слова, издергаешься, изнервничаешься и абсолютно находишься в каком-то оцепенении, разбитом состоянии. При таком чрезмерно ненормальном состоянии, в котором вообще находится весь кассовый персонал, всегда получишь в конце концов один лишь просчет и недочет. И этот просчет случился – 3 июня. Кем-то из кассового персонала была принята и обналичена переделанная из 50 на 5000 рублей облигация, а затем вложена в пачку облигаций с соответствующей по цвету пятитысячной каймой. В.И. Панюкову, как лицу «по кассе нравственно обязанным и служебно ответственным», вменялось пополнить обнаруженный недочет. «Означенное недоразумение выяснилось только 12 июня…» Иван Введенский, естественно, встал на защиту кассира, проработавшего безукоризненно в системе Госбанка почти двадцать лет. Он подготовил соответствующий рапорт на имя управляющего Госбанка с просьбой снять с кассира недочет и приложил к рапорту злополучную облигацию. На этом можно было бы поставить точку, если бы не одна деталь: оба рапорта – Введенского и Панюкова – были написаны уже в Красноярске, когда эвакуированное отделение после напряженной дороги «распаковалось», провело повторную сверку и обнаружило недочет от 3 июня. Как следует из рапорта Введенского, именно в тот день шло «заключение общей кассы». Иными словами, можно почти с полной уверенностью говорить, что 3 июня 1919 года – это последний день существования Челябинского отделения Государственного банка Российской империи… ПО ТРАНССИБУ – В НЕИЗВЕСТНОСТЬ Как встретил полукаменный-полудеревянный Красноярск челябинцев – неизвестно. Новый город не был спокойным местом. По-губернски многолюдный, выросший на золотых промыслах, крестьянском хлебе и разносолах, в годы Колчаковской республики Красноярск стал вотчиной казачьих атаманов, в том числе и атамана Г. Семенова, посягнувшего на золотой запас империи. Челябинских служащих Госбанка, скорее всего, «приписали» к Красноярскому отделению, которое было загружено работой и едва справлялось с местными суррогатными деньгами и займами. Тем не менее, сибирское лето пережили достаточно спокойно. А осенью, ближе к холодам, Транссиб зарделся под натиском Красной Армии. 
В ноябре 1919 года из Омска на Восток в спешном порядке отправился эшелон с золотым запасом Российской империи – знаменитое «золото Колчака», породившее множество легенд и ставшее «кладоискательской Меккой». Хотя, как отмечают исследователи, о перемещении и расходовании «золота Колчака» сохранилась масса банковских документов, из которых видно, что больших потерь драгоценностей удалось избежать. Кроме того, на всем пути следования золото находилось под охраной и жестким контролем сопровождавших его финансовых работников. И в Иркутске, уже после отречения и ареста А.В. Колчака, проводилась скрупулезная ревизия эшелона. Для ее проведения требовались люди. Из Москвы и Петрограда в Иркутск срочно направили нескольких специалистов, но основной набор шел на местах – по всей линии Транссиба. К этой ревизии золотого запаса был причастен и Иван Введенский. В архиве сохранился удивительный документ: «Настоящее удостоверение выдано 21 декабря 1919 года Челябинским отделением Госбанка г. управляющему означенным отделением, статскому советнику Ивану Ивановичу Введенскому в том, что он согласно телеграммы господина управляющего Государственным банком направляется в город Иркутск по делам службы и для сопровождения ценностей государственного банка». Подобное удостоверение было выдано и его жене Пелагее Стратовне - «для свободного проезда из города Красноярск в город Иркутск вместе с мужем». А на следующий день в банковских бумагах будет отмечено, что «дебетован счет на 6500 рублей за выданные господину управляющему И.И. Введенскому деньги». На тот момент это было годовое жалование управляющего; следом, буквально через сутки, он получит еще столько же. Два годовых жалования за одну «командировку», по сути, означали, что она будет долгой и тяжелой и что найти знающих людей для подобной работы крайне непросто, чтобы «стоять за ценой». Больше никаких документальных свидетельств о судьбе Ивана Введенского не будет, и дату смерти установить не получится… * * * На одной из старых совместных фотографий конца 1920-х годов ветераны Челябинской конторы Госбанка с уверенностью указали на Ивана Ивановича Введенского – это именно он. Подтверждал встречу с Введенским в эти годы и старейший челябинский краевед Константин Иванович Ферапонтов. Историю города «в лицах» он знал досконально и вряд ли мог ошибиться. И все же о судьбе управляющего можно лишь догадываться. Иван Иванович наверняка воспринимал предписание сопровождать ценности Госбанка как своего рода «счастливый билет», возможность выбраться обратно из далекой Сибири. Также это задание можно было считать неким «договором» с новой властью, ощетинившейся революционными трибуналами и внесудебными тройками. Скорее всего, И.И. Введенский в начале мая 1920 года прибыл вместе с эшелоном в Казань и вместе с другими специалистами сдал золотой запас в кладовые Госбанка РСФСР. От дел он отойдет. Вероятно, обоснуется в Екатеринбурге, а в Челябинске будет бывать лишь наездами – его приглашали для консультаций. Вообще, в 1920-30-е годы «красные банкиры» с большим интересом изучали управленческий опыт И.И. Введенского и отдавали ему должное в том, что вести банковские дела приходилось в сложнейших политико-экономических условиях, непредсказуемых и стремительно меняющихся. Он и сам хорошо понимал трагический и судьбоносный характер эпохи, свидетелем которой оказался…
|